В ХХ веке Франция была одной из шести великих театральных держав Старого Света; нет причин думать, что в XXI веке она утратит свое положение. Однако, вспоминая фестивали и гастроли последнего десятилетия, приходится признать: французский театр восхищал российских зрителей нечасто. Спору нет: невозможно забыть ни кукол Филиппа Жанти в «Неподвижном путнике», ни визионерский «Декодекс» Филиппа Декуфле, ни удивительную Валери Древиль, которая играла Медею в «Школе драматического искусства», ни разумных лошадей Бартабаса (вот они, настоящие свифтовские гуигнгнмы!). Но что сказать обо всем остальном? Довольно искусно. Не лишено художественного смысла. Иногда оригинально, почти всегда изящно. В общем, твердая четверка.

Любой знаток французского театра вправе фыркнуть на автора: что он знает! Это правда: автор знает мало, однако скауты Чеховского фестиваля -- куда больше. Они, сотрудничая с Французским культурным центром, привезли на фестиваль спектакли Лантона, Бозонне и Маландена; их выбор следует считать репрезентативным. Это не обязательно значит, что во французском театре сейчас нет ничего лучше, но это значит, что привезенное -- важно.

Три режиссера, говоря каждый о своем, не могут скрыть своей тревоги. Один говорит о ней открыто; другой, как и положено директору главного театра страны, изо всех сил бодрится; третий уверяет, что обновившийся театр обязательно вернется к своим классическим формам. Важнее всего понять их общую неуверенность в завтрашнем дне и, у кого получится, заразить себя этой неуверенностью. Легко было чеховскому герою говорить: «Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно». Легко, хотя и страшно: а вдруг ему эти новые формы не поддадутся?

Наши тревоги тяжелее. Новые формы -- пустые, необжитые -- никого не спрашивают, нужны они или нет. Они пришли. Они требуют себе места в жизни и на сцене. Мы обязаны решить, что теперь с ними делать.

Александр СОКОЛЯНСКИЙ

Филипп ЛАНТОН, «Картель» (на фестивале -- спектакль «Смерть Эмпедокла»).

-- Ваш спектакль был показан в рамках экспериментальной программы. Во Франции он тоже рассматривается, как экспериментальный?

-- Я не очень хорошо знаю, что сегодня показывают в России, но мой спектакль, безусловно, сложен и требует определенной подготовки. Французской публике легче уже потому, что она понимает французский язык. Мы шесть недель подряд показывали спектакль в Париже, ездили с ним по Франции, в Японию, в Таиланд, и всегда находили публику. Я давно хотел поставить именно поэтическую драму Гельдерлина (сегодня это редкость!), но не знал как. Однажды поехал в Японию и увидел танцора буто. Так родился спектакль, который объединил троих французских актеров, танцора буто, японскую музыку и контрабас.

-- Вам удалось проникнуть в суть философии буто?

-- Мне интересно было работать с тем, кто проник. Танец буто не является классическим, традиционным, он возник в 50-е годы; его суть -- разрушенное тело, которое вдруг распрямляется и напрягается. И поэма, представляющая собой продолжительную медитацию на тему смерти, человеческого пути, в сопровождении буто получает двойственный смысл.

-- Расскажите о вашей труппе...

-- «Картель» -- одна из тех независимых компаний, которые появились в начале 90-х и экспериментируют с драматургией, изучают ее. Постановкам, как правило, предшествует большая подготовительная, исследовательская работа. Мы пользуемся государственной и региональной поддержкой. У нас есть счастливая возможность концентрироваться на творчестве и поиске, и нам не нужно ставить чересчур много спектаклей.

-- Насколько сегодня во Франции силен интерес к экспериментам и каковы основные тенденции развития современного французского театра?

-- Я не думаю, что сегодня во Франции можно говорить о новых театральных тенденциях, скорее о фрагментарных явлениях. Наверное, в последнее время наметилось некое возвращение к классической драматургии. Очевидно, что идет очень мощное внедрение новых технологий и визуальных средств. Сегодня ставится все больше развлекательных спектаклей, постановщики стараются привлечь публику всеми средствами. Последние два-три года жить стало довольно сложно, поскольку культура утратила приоритет. Но в то же время эти проблемы дают возможность чему-то естественным образом отмирать, а новому -- нарождаться. Для нас это сложный момент -- состояние хрупкости, шаткости, растерянности.

Марсель БОЗОННЕ, директор «Комеди Франсез» (на фестивале -- сольный спектакль «Принцесса Клевская»).

-- Вы часто играете на сцене?

-- Нет. Я все-таки в первую очередь руководитель и организатор, хотя у меня есть сольные актерские проекты: с друзьями-ассистентами я играю вне стен «Комеди Франсез». Два раза в год беру отпуск, чтобы съездить на гастроли и поиграть в других театрах. Для меня это профессиональная гимнастика, необходимые упражнения.

-- В России вы известны как преподаватель актерского мастерства...

-- Нет, больше я не преподаю. Только руковожу школой драматического искусства. Невозможно успевать все. У директора "Комеди Франсез" слишком много работы.

-- Как дела у театра? Не превращается ли "Комеди Франсез" в музей, хранящий старые традиции?

-- Дела идут очень хорошо! Если "Комеди Франсез" в какой-то степени и музей, то на редкость живой! Даже если судить по репертуару -- от древних греков до современных авторов. Иногда мы открываем забытые или почти не ставившиеся пьесы прошлого. Совсем недавно представили публике религиозную пьесу XVII века, которую практически никто не знал. Мы вообще очень активны; правильнее было бы говорить не о традиционности, а о поиске, изучении наследия.

При этом мы постоянно следим за работами современных авторов, ищем современные сюжеты для постановки на нашей сцене. Что не мешает нам ставить, скажем, "Сида" или «Тартюфа», ведь есть немало молодых людей, которые их никогда не видели.

Лично я очень люблю авангард. В молодости играл, скорее, в авангардном театре. Еще люблю танец, музыкальный театр, поиск... Мы всегда в поиске! Даже когда ставим греческую трагедию, ищем новые, интересные, красочные формы.

-- Какие новые тенденции существуют на французской сцене?

-- Есть много молодых режиссеров со своим особенным подходом к работе. К тому же на изменившиеся представления о театре повлияло применение дополнительных декоративных средств, как это происходит, скажем, в современном танце. Широко используются видео и другие новые технологии, музыка -- вот это тенденция.

-- Не считаете ли вы, что техническими средствами сегодня злоупотребляют?

-- Все зависит от конкретного спектакля. Вы видели показанный на фестивале спектакль Хайнера Геббельса? Разве это не потрясающе?

-- Потрясающе. Хотя с чьей-то точки зрения, может быть, и курьезно. Возможно, это уже не театр, а какой-то новый жанр, для которого надо придумать название?

-- Именно это и есть современный театр.

-- Как актер вы не испытываете ревности? Вам не кажется, что актера сегодня подменяют техникой?

-- Актера заменить нельзя ничем! Кроме того, существует, например, и театр Фоменко, в котором единственным «техническим средством» является актер! И когда этот театр гастролирует со спектаклем «Волки и овцы», во всем мире публика находит его необыкновенно интересным. Я очень люблю игру актера. Но если я вижу хорошо выполненный визуальный ряд или правильно подобранный звук, мне это тоже нравится!

Тьерри МАЛАНДЕН, театр современного танца в Биаррице (на фестивале -- спектакли «Творение» и «Кровь звезд»).

-- Как вы думаете, ваши спектакли были бы поняты зрителями XIX века?

-- Думаю, что нет. Каждая эпоха имеет свой танцевальный язык, это результат не только театральных традиций, но и условностей, принятых в том или ином обществе. Например, показывать ягодицы в эпоху, когда едва решались открывать щиколотки, было бы совершенно невозможно! Танец вообще развивался в двух ипостасях: сам по себе и в социальном контексте, то есть в зависимости от готовности общества инвестировать в этот вид искусства или предоставлять (или не предоставлять) танцу тот или иной уровень свободы. Для меня танец не только искусство (хотя прежде всего, конечно, искусство), но и репрезентация общества, степени его свободы.

-- В сравнении с вашими коллегами во Франции ваш язык -- в авангарде или в арьергарде современного танца?

-- Среди французских хореографов, занимающихся современным танцем, я ближе всех к классическому. Я начинал как классический хореограф и мог бы продолжать ставить спектакли с хореографией, например, а-ля Петипа, но сегодня во Франции классический балет не имеет той силы воздействия, как, например, в России. Я танцевал Баланчина и Лифаря. Однако сегодня во французском искусстве танца можно быть либо современным, либо никаким. Если бы я продолжал строго держаться классических традиций, это рассматривалось бы как недостаток изобретательности. Да, присутствие элементов классического балета в моих спектаклях определяет мой язык как арьергард современного танца. Что, впрочем, меня нимало не смущает.

-- Что сегодня во Франции считается авангардом в искусстве современного танца?

-- Последние пять лет много говорят о движении, которое называет себя «не-танец» (non-dance). Речь идет об отказе от танца, от движения вообще. Артисты могут много разговаривать на сцене, иногда даже без музыки, могут минут по десять вообще не шевелиться. Я не очень большой знаток этой танцевальной концепции, но один из представителей движения сказал так: «Я не занимаюсь хореографией, потому что это очень сложно. Я не танцую, потому что от этого устаешь».

Это -- движение отрицания, и нечто подобное существовало всегда.

-- А каковы, на ваш взгляд, перспективы современного танца?

-- Я могу высказаться об отдаленной перспективе -- не о ближайшем будущем. Возвращение классического танца. Почему я в этом так уверен? Для меня история искусства танца -- это большая река и небольшие притоки, которые рано или поздно вливаются в реку. Изначальный профессиональный язык танца -- классический. Сегодня во Франции классический балет и современный танец разделены, они считаются разными жанрами. Но многие хореографы современного танца работают с классическими танцорами. Так оба жанра обогащают друг друга. Взаимный миметизм, или, проще говоря, смешение различных современных танцевальных стилей, приводит к появлению нового стиля, который сейчас невозможно определить. Думаю, что со временем новые стили либо станут значимыми сами по себе, либо исчезнут, но классический танец для меня -- идеал гармонии. Невозможно, думая о красоте, гармонии, гуманизме, отказаться от классики.

Беседовала Светлана Полякова