Галерея искусств при Академии художеств Зураба Церетели стала одним из центров Московской фотобиеннале. Там сейчас можно увидеть работы звезд мировой фотографии, работающих в жанре фоторепортажа. Имена некоторых из них (например, Себастьяна Сальгадо) связаны с деятельностью самого знаменитого в мире агентства «Магнум», одно название которого говорит само за себя, обещая не только качество работ, но и уникальный «авторский» стиль. В галерее искусств представлены также работы Саймона Норфолка, Кристин Шпенглер, Энтони Сво и других. Выставки подготовлены при содействии компании Sony.

Трупы и аффекты

Кристин Шпенглер -- репортер-гуманист. Потому что о страдании и смерти можно рассказывать, демонстрируя не горы мяса и реки крови, а свое сочувствие к жертвам.

«Я посвящаю выставку мужчинам, женщинам, детям, которые продолжают сражаться за жизнь под солнцем войны». Так можно растолковать надпись, которую своим почерком начертила на музейной стене Кристин Шпенглер. И живые цветы, разложенные ею во время вернисажа на специальных «пюпитрах» под многими снимками, еще один небанальный жест. Свидетельство личного отношения к происходящему. То, от чего обычно избавляется репортер, работающий в зоне военных действий.

Живые цветы выделяются под черно-белыми снимками. Есть в этом сочетании избыток аффекта. Есть чрезмерная риторичность в таком приеме. Она присутствует и на самих снимках: вот школьница в белых носочках прыгает по улице мимо солдата, окопавшегося на своей позиции (Белфаст, 1972). А вот «Карнавал в Белфасте»: солдат поставил мальчишек к стенке, чтобы обыскать их карманы, а они весело смеются. Хочется даже воскликнуть: нельзя же так прямо! Получается пацифизм на грани пошлости. Но лучше такой пацифизм, чем профессиональное репортерское безразличие.

Антони Сво -- мастер современного репортажа. Его удача состоит в том, чтобы вовремя оказаться на месте боевых действий, а задача -- в том, чтобы правильно расставить акценты. В зависимости от того, кто «террорист», а кто «сепаратист», фотограф подбирает модели: скажем, уничтоженные сербами деревни интересны его заказчику, а уничтоженные деревни сербов -- нет. И в таком мастерстве есть очевидный изъян: он заключен в области этики. Обрекая себя на добровольное рабство у медиа, репортер становится частью машины лжи и подавления. И далее уже неважно, как он владеет камерой и понимает законы композиции.

Еще один важный вопрос -- это количество трупов. Конечно, раненые и убитые вызывают сочувствие зрителя. Когда это один раненый или два, но не 50 фотографий трупов. В таком количестве они перестают вызывать личное отношение, а становятся просто картинками. Как в телевизоре. И военный репортаж превращается в часть индустрии развлечений.

Репортаж как эпос

Лучшие репортеры далеко выходят за рамки «фотожурналистики». Потому что предназначение их работ не в том, чтобы «оповестить» зрителей о событиях, а в том, чтобы пробудить наше отношение к ним. И чем отчетливее сформулирована цель -- сопереживание, чем менее прямо действует фотограф на пути к этой цели, тем ближе он к художнику и тем дальше от работника службы информации. Этим и отличаются фотографы «Магнума» от многих прочих.

«Магнум» -- самое знаменитое «авторское» агентство. У каждого из его участников -- свой стиль съемки. Себастьян Сальгадо родился в Бразилии, но вынужден был покинуть свою страну и взял камеру в руки уже в эмиграции. Он долго был членом «Магнума», пока не основал собственную фирму Amazonas Images, которая и представила его работы для нынешней Московской фотобиеннале. Сальгадо давно уже живет в Париже, но продолжает возвращаться в Латинскую Америку, в свой третий мир.

Сьерра Пелада, штат Пара, Бразилия. Согбенный человек с сизифовой котомкой за плечами поднимается на последнюю ступень лестницы, вылезая из каменистой пропасти. Лестница сколочена из подручных сучьев и досок, лицо мужчины измазано глиной до черноты, на нем -- набедренная повязка, затвердевшая от пота и грязи. Только кеды на ногах раба указывают, что действие происходит в наши дни, а не в эпоху фараонов и перед нами -- современное рабство неквалифицированного наемного труда. Название снимка предельно конкретно: «Переносчики по возможности должны держать руки свободными, чтобы сохранять равновесие на опасных лестницах», но этой ситуационной объективности противостоит индивидуальный взгляд репортера, потому что фотограф демонстрирует зрителю не просто Педро с торбой, но архетип. В таком снимке предельной точности деталей противостоит эпическая мощь описания. И трудяга, лезущий наверх из шахты, напоминает грешника, лезущего из адских глубин.

«Посереди зияет глубина широкого и темного колодца». Эти строки Данте как нельзя лучше подходят к описанию репортажа Сальгадо из золотого рудника. «Переносчики образуют живую цепь от раскопа на дне карьера до отвала наверху» -- так называет свой снимок автор, а мы видим на снимке стены, циклопическими уступами спускающиеся вниз, и нити лестниц, по которым сотни муравьев тянутся наверх. Это скорее сцена вечных мук, чем рассказ о жизни рудокопов, хотя в муравьях мы с легкостью можем их опознать. Репортаж становится фактом искусства там, где он, строго опираясь на реальность, выходит к осмыслению вечных проблем, а кадр сопоставим с живописной картиной.

Дизайн войны

Лучший снимок Дмитрия Бальтерманца -- «Боль». Возможно, лучшая военная фотография второй мировой, потому что в ней сопоставлены грандиозный масштаб современной войны и личное горе. Совершенно мирные люди выходят на поле битвы: матери ищут трупы своих сыновей. Этот снимок шокировал.

Поля боя больше нет. Сегодня для стратегов существует только оперативное пространство. «Политическая проблема, связанная с боевым пространством, заключается в том, что у него нет границ. Гражданскому населению могут принести извинения, но нет места, где оно могло бы укрыться от воюющих сторон» (Брю Стерлинг. «Будущее сейчас»). Реальность современной войны иная, чем реальность второй мировой. И она требует совершенно другой батальной фотографии. Саймон Норфолк -- первооткрыватель «боевого пространства».

Саймон Норфолк -- первый репортер эпохи постгуманизма.

Его снимки вопиюще красивы и абсолютно бесстрастны.

Знаковая (и самая известная) из афганских фотографий Норфолка -- портрет продавца воздушных шариков. За спиной афганца высится бетонное сооружение из столбов и балок: голый каркас, напоминающий Стоунхендж. Пыльно-коричневый цвет абсолютно преобладает в пейзаже: даже небо затянуто тучами, словно пропитано этой пылью, тем отчужденнее выглядят искусственные цвета шариков -- голубой и зеленый, красный и фиолетовый. Этот взрослый продавец, может быть, моджахед. А может, и мирный житель. Кому он продает свои шарики в этой послевоенной пустыне? Может быть, за соседним камнем у него припрятан автомат, а может -- обед. Оказавшись на территории «боевого пространства», любой мирный гражданин превращается в мишень. И в возможного субъекта сопротивления.

«Боевые действия» на оперативном пространстве неотделимы от «мирной жизни». Это коренное изменение в современной цивилизации -- от уважения прав мирных граждан к непризнанию «мирной жизни» как таковой. И уже не понять: то ли танки на детской площадке -- элемент радикального дизайна, то ли живое свидетельство никогда не прекращающейся войны.