Александр Роднянский -- сегодня один из самых успешных телевизионных менеджеров. Руководимый им канал СТС за последнее время сделал резкий рывок, сильно увеличив свою аудиторию и обогнав многие прежде популярные телеканалы. О своей концепции развлекательного телевидения и о том, почему именно оно сегодня становится главным для российской телевизионной стратегии, Александр РОДНЯНСКИЙ рассказал обозревателю газеты «Время новостей» Алене СОЛНЦЕВОЙ.

-- В своем докладе на конференции, которую проводило АНО «Интерньюс», вы сказали об очевидной для вас смене зрительских предпочтений и об уменьшении во всем мире доли информационного вещания. Вы действительно считаете, что эпоха новостного телевидения закончилась?

-- Я считаю, что эпоха новостного доминирования в телевидении завершается естественным образом. В России -- в силу конкретных обстоятельств: конца эпохи информационных войн, завершения мыльной оперы российской политики, когда война в эфире имела смысл влияния, когда каналы служили инструментами, чтобы не сказать дубинками, тех финансово-политических или властных организмов, которые выясняли друг с другом отношения. Теперь наступило время некой определенности. Я сейчас не оцениваю, хорошо это или плохо, но политическая составляющая утратила интригу. Это сугубо российская, специфическая ситуация.

Если говорить о мире в целом, то я вовсе не утверждаю, что наступает эра развлекательного телевидения, но говорю о том, что сейчас время диверсифицированного вещания. При этом новости на общенациональных американских каналах практически сдвинулись из прайм-тайма в утренний эфир -- это у них главная информационная зона, последний выпуск выходит в 18.00, а после наступает время ситкомов, развлекательных шоу, сериалов... В Европе позже 20.00 новостей тоже нет. Если бы этот жанр по-прежнему был интересен, то, бесспорно, они бы стояли в пик прайм-тайма, в пик максимального зрительского внимания, наличия максимальной аудитории у экранов телевизоров. Раз они сдвинуты, значит, интерес к новостям как телевизионному жанру падает. Тем более что появились кабельные новостные каналы, постоянные источники информации, которыми может воспользоваться любой зритель.

В России же, на мой взгляд, новости на данном этапе представляют собой абсолютно художественный жанр. И не являются новостями как таковыми, под которыми мы понимаем сумму фактов, составляющих информационную картину дня, дающих зрителю право собственных оценок и экспертизы и представляющих событие с разных точек зрения. В нашем случае телевидение предлагает вместо новостей некое субъективное произведение: начинается все с произвольного отбора событий, продиктованного заведомой конъюнктурой, затем включается великий механизм верстки, и вместе с тем, что называется подводкой, текстами ведущих и авторов сюжета, мы получаем не факты, а мнения, точки зрения, интерпретации.

-- Но в начале 90-х годов в СМИ была сделана попытка перейти к западному, объективному стилю. Почему она не удалась, на ваш взгляд?

-- Ну по поводу объективности западного стиля я бы был осторожнее. У BBC, например, всегда возникают проблемы с освещением событий на Ближнем Востоке. Израильская сторона считает, что ВВС предельно необъективны. Точно так же во Франции из-за того, что там существует внутреннее напряжение, связанное со значительной мусульманской общиной. Франция -- единственная страна Европейского Союза, которая не признает ХАМАС террористической организацией, -- и ситуацию на Ближнем Востоке освещают в новостях соответственно. И мы недовольны тем, как там освещают положение в России, потому что мы понимаем, что они не полностью, не объемно предоставляют информацию.

Тем не менее традиции западной журналистики делают невозможным то, что обычно для России, -- западный журналист не может не упомянуть о противоположной точке зрения, не может не дать возможность высказаться какой-то стороне. Потом уже могут возникнуть манипуляции, кого-то покажут больше, кого-то меньше, но не упомянуть, не дать возможность какой-то стороне высказаться -- это нонсенс. Это делается для того, чтобы граждане имели возможность принимать собственные решения.

Мы же имеем совершенно другую традицию. Даже самая либеральная российская журналистика в лучшие времена всегда была дидактической и учительской. Мы ведь всегда знаем, как правильно! Лозунг НТВ «Новости -- наша профессия» проявился в 1996 году, в период ельцинской кампании. И хотя я полностью разделяю их пафос, мысленно я голосую так же, но с точки зрения журналистики и телевизионных подходов эта работа была ближе к пиару. Да и все отечественное телевидение, если говорить о новостном вещании, всегда было ближе к пиаровским технологиям, чем к информационной журналистике. Другое дело, что эти пиаровские технологии одинаково использовались противоположными политическими лагерями, и потому телевизионная картина мира была богата: она складывалась из разных точек зрения, зрители могли посмотреть (что все и делали) выпуски новостей на трех каналах и из этого сложить собственное представление о том, что произошло. Сейчас мы этого не имеем. Мы имеем унифицированную картину.

-- То есть отсутствие свободного доступа к эфиру разных политических сил погубило ту стихийно сбалансированную систему и, как следствие, убило интерес к новостям?

-- С одной стороны, и так, но с другой -- не случайно же это произошло. Если бы политические силы, которые имели доступ к эфиру, сознавали, что эфир не должен являться инструментом в их руках, они гарантировали бы себе право на высказывание и в том случае, когда они из партии власти переходят в оппозицию, как это происходит в Англии.

Но мне кажется, что базовая причина происходящего в России именно в подмене роли информационного вещания пиаром в глазах всех участников политического процесса. Поэтому в определенный момент такое телевидение проиграло. Потому что можно было на одном частном канале бороться с тем или иным политическим деятелем или партией, а на другом этому сопротивляться, но достаточно сложно себе представить передачу, в которой на равных бы участвовали все стороны, как это происходило, например, в дебатных шоу, отчего последние были, на мой взгляд, самым интересным зрелищем на отечественном телевидении.

-- Вы поэтому приняли предложение канала СТС и предложенную им стратегию развлекательного телевидения?

-- Это я предложил стратегию, которую утвердил совет директоров, но предложил я ее, исходя из существующих характеристик канала, его позиционирования на рынке и сложившихся еще до моего прихода обстоятельств. И мне было любопытно делать другое телевидение. Я не считаю, что развлекательное телевидение -- лишь попытка развеселить или отвлечь аудиторию. При том что эта функция мне не кажется недостойной, напротив, создание сказок играет важную социальную роль, огромное количество людей ищет возможностей выхода в параллельную реальность. Не случайно первые места в списках самых кассовых фильмов в мировом прокате занимают масштабные сказки для взрослых -- «Властелин колец», «Гарри Поттер», «Матрица». Но этим не исчерпываются функции развлекательного телевидения. Если новости являются художественным жанром, претендующим на моделирование реальности, продуктом, который по-своему, исходя из определенных критериев, объективных или нет, формирует повестку дня каждого канала (новости отбирают, выставляют, редактируют, ищут интонации, и из этого складывается та модель реальности, на которую тот или иной канал претендует), то такие жанры, как сериалы, ситкомы, спектакли тоже в состоянии эту реальность моделировать. Ведь мы же сегодня, за редким исключением, не смотрим старые сериалы, мы хотим современных, и не только потому, что любим новые истории, а потому, что хотим понять, пусть и в специфической интерпретации, то время, в котором мы очутились. В этом смысле роль так называемого развлекательного телевидения может оказаться не менее значительной -- если отдавать себе в этом отчет и брать на себя ответственность. Если у нас сериал «Участок» вдруг оказывается на вершине популярности, значит, он отвечает каким-то запросам аудитории, социальному заказу на определенных героев и тип отношений.

-- Так вы занимаетесь развлекательным телевидением потому, что это альтернатива старомодному, утратившему популярность информационному вещанию, которое вы не стали бы никогда делать?

-- Я вышел из новостного телевидения, я его любил и люблю. Но я абсолютно сознательно выбрал СТС, хотя у меня было много предложений от других каналов заниматься новостным телевидением. Выбрал по множеству причин, из которых самая главная -- моя вера в то, что можно попробовать на базе маргинального, целевого, узконаправленного (я ни в коем случае не хочу сказать ничего плохого о работе своих предшественников, которые замечательно выполнили те задачи, что перед ними стояли), канала сделать канал вроде бы полностью в духе развлекательного ТВ, но отвечающий запросам нового времени. Потому что я чувствую -- ландшафт меняется. Я возьму на себя смелость сказать, что мы в состоянии делать качественный телевизионный канал в духе старого НТВ, но я убежден, что телевидение должно меняться вместе с запросами, предпочтениями и вкусами публики. Именно поэтому для меня развлекательное телевидение стало тем, на основе чего я аккуратно, боясь потерять аудиторию, стараюсь экспериментировать, возможно, не всегда удачно. Пытаюсь включить те же жанры, которые, на первый взгляд, с СТС не сочетаются, -- журналистику, и не обязательно только гламурную, у нас, например, уже появились просветительские фильмы ВВС. И я еще думаю, как мы можем откликаться -- своим специфическим, характерным для СТС образом -- на события, происходящие в реальной жизни: на победу Шараповой, на поражение российской футбольной сборной... Как мы можем говорить о возможных сценариях развития общественной жизни. Но мы не можем себе позволить делать это так, как делают сегодня федеральные каналы. Для меня это сознательный выбор, задачи здесь сложнее, но и удовольствия больше.

-- Как вы оцениваете массовую российскую аудиторию? Например, тот факт, что массовая пресса у нас всегда желтая, а качественные газеты борются за ограниченные 100 000 читателей. Возможно ли создание телевидения для элиты, или оно обречено на массовость и в силу этого на облегченность и упрощение?

-- Элитарного телевидения сегодня быть не может, хотя при дальнейшем развитии из сотен каналов смогут существовать два-три-четыре и для избранной публики. Я слежу за ответами интеллигентных людей на вопрос, что они смотрят, и когда они отвечают -- канал «Культура» и Discovery, чтобы не выглядеть плохо в глазах своей референтной группы, я же понимаю, что это неправда. На самом деле они смотрят очень многое и на ОРТ, и на «России», и на НТВ, и даже на СТС. Мы заложники определенного типа сознания. Я думаю, что телевидение может быть многослойным, каким является часто американский кинематограф, который может быть ориентирован на взыскательную, требовательную публику, чуткую к художественным стилям и авторским формам, и в то же время на аудиторию массовую, которая реагировала бы исключительно на перипетии сюжета.

Если говорить о газетах, то я думаю, что дело в языке, -- язык современной содержательной прессы массовая аудитория, даже требующая содержания, не воспринимает. Во время перестройки в журналистике появилась новая степень искренности, некоторые журналисты стали писать иначе, чем прежде, более откровенно и хлестко, но публика к этому быстро привыкает, а переход на следующий уровень не произошел, жизнь изменилась, пресса же осталась в рамках перестроечного формата. Нужна другая идея, именно ее поисками я озабочен на СТС. Я не хочу делать в чистом виде массовое, желтое телевидение, да у меня и не получится, я из другой жизни, меня другое интересует. Мы стараемся делать качественные сериалы, мы сейчас снимаем пять художественных фильмов, среди которых один, представьте себе, с участием Александра Сокурова. Это попытка создания такого «многослойного пирога». Мы понимаем, что массовая аудитория сегодня не любит пафоса, серьезности, люди устали от менторской интонации. Интонация -- это ключевой момент, только форма может принести новый уровень содержания. Вы можете говорить о том, что вас действительно волнует, восемью разными способами, но если вы хотите говорить с миллионами, надо отдавать себе отчет, что они могут не понимать вас. Мы все живем в очень разных, непересекающихся мирах, я часто сталкиваюсь с людьми состоявшимися, неглупыми, часто известными, которые понятия не имеют о том, что является азбучными истинами для меня и моей среды, но если мы хотим быть интересными миру этих людей, мы должны говорить на языке, который для них комфортен. Талант -- это ваше личное дело, ремесло -- наше общее. Ремесло в телевизионном деле предполагает умение интересно, захватывающе и ярко рассказать историю. Аудитория, требующая содержания, не будет сегодня его воспринимать в том виде, в котором она его принимала десять лет назад.

-- Прежде считалось: для того чтобы понять хорошую книгу, фильм, нужно делать умственное усилие, нужен душевный труд, а сейчас все легко соглашаются с тем, что не только восприятие искусства должно приносить удовольствие, но даже и получение образования должно быть развлечением... И телевидение охотно снижает планку, приучая публику к позиции пассивного потребителя.

-- У нас многие несправедливо считают телевидение первопричиной всех бед, в то время как оно все-таки следствие. Да, телевидение несет ответственность за психологическое здоровье нации, оно должно обсуждать сценарии будущего, должно было бы стать площадкой для дискуссии, в ходе которой были бы выявлены и, возможно, решены общественные противоречия, да, оно является формой досуга и отключения, бегства от действительности. Все это функции телевидения, идеально, если вы все это имеет в своем телевизионном меню и умеете им пользоваться. Но реально мы здесь и теперь имеем только одну парадигму, и когда я говорю о необходимости выращивать вторую, я говорю о праве на выбор. Революцию нужно делать не административной реформой, наша политическая элита сейчас много либеральней, чем население.

-- Так в России всегда было.

-- Нет, не всегда, десять лет назад было иначе. Тогда все поверили в возможность модернизации, в то, что нужно строить капитализм, что все нужно приватизировать, а сегодня 80% людей считают, что реформы провалились, происхождение капиталов криминально, олигархи и прочие бизнесмены -- преступники. При этом все желают быть богатыми.

Мы сегодня недовольны качеством существующих эфирных каналов. Это естественно, потому что они моделируют или скорее даже рефлекторно воспроизводят (не беря на себя ответственность за моделирование и постановку той реальности, в которой хотелось бы жить) ту реальность, которая им заказана. Или ту, которая является следствием былых боев. И мы можем десять лет подряд смотреть про нехватку воды на Дальнем Востоке, про отключения энергии, ужасы ваучерной приватизации, слышать о кровопийцах-олигархах, которые ограбили страну, и так далее. Не обсуждая ничего, что находится за рамками этого, -- вариантов и сценариев решений, которые легко привлекаются из практики существующих рядом стран. И не обращая внимания на реальные изменения в нашей стране, а они есть. Я не призываю к созданию положительного образа на экране. Но ведь не случайно в «Намедни» была рубрика «Герой капиталистического труда».

-- Ну в «Намедни» были и "Новые бедные"...

-- «Новые бедные» у нас значительно более распространенная рубрика, я не хочу перечислять фамилии авторов, но вы на всех каналах легко найдете сюжеты, бичующие произвол богатых, защищающие от них бедных, причем сделанные журналистами, работающими в частных компаниях, людьми, обязанными своим развитием и самореализацией новым возможностям. Их вообще-то никто не заставляет делать исключительно желтую жвачку. Напротив, если ты талантлив и можешь предложить аудитории что-то глубоко содержательное и одновременно яркое, монумент тебе воздвигнут на любом телевизионном канале. Я считаю Парфенова лучшим телевизионным журналистом потому, что он делает интересное телевидение, яркое, стильное, ироничное и востребованное той аудиторией, которую я считаю сегодня очень важной, аудиторией от 18 до 45 лет, причастной к принятию решений, реально влияющей на политическое и экономическое положение страны. Он делал программу в их интонациях, в их стиле, и при этом вполне содержательную.

-- Он, кстати, к вам на канал приходит?

-- Не знаю, я бы хотел, но мы должны найти способ сочетания интересов Парфенова и его представлений о телевидении с критериями и представлениями канала СТС. Я считаю, он очень подходит каналу СТС, и его приход был бы завершающей точкой в грядущей осенней трансформации канала.

-- Вы не верите в возможность общественного контроля над телевидением в России и при этом говорите об ответственности тех, кто делает телевидение. С чем, по-вашему, связано отсутствие гражданского общества в нашей стране?

-- С исторической традицией, с политической ситуацией, с необходимостью длительного периода для формирования различных общественных и политических институтов, негосударственных организаций. Гражданское общество состоит из множества этажей, подгрупп и страт, которые в целом образуют некий котел, где в результате и реализуются интересы всех этих групп. В России на данном этапе интересы этих групп, во-первых, не проявлены, а во-вторых, не репрезентированы публично. Изображать строительство общественного телевидения без существующего общества и, соответственно, без общественного контроля -- абсурдно.

Что такое общественное телевидение? Это два элемента. Во-первых, абонентская плата -- чтобы не зависеть от государственного бюджета и, соответственно, от государственного чиновника. По доллару от каждого гражданина в месяц или в год -- и складывается бюджет телевидения, которое реализует ваши -- гражданина, члена общества -- интересы. И второй элемент -- наблюдательный совет, который предложен всеми без исключения общественными силами, партиями, регионами.

-- Вы бы не взялись за создание такого канала в России?

-- Я бы с удовольствием занимался общественным телевидением, но я не думаю, что сегодня это актуально. Я считаю эту форму наиболее жизнеспособной, и в недалеком будущем это была бы бесконечно любопытная задача. Но для этого нужна реальная гражданская ответственность.

-- Когда вы сегодня занимаетесь программированием, вы опираетесь не на общественные интересы, а скорее на социальные инстинкты?

-- Нет, я опираюсь на ощущение общественных интересов.

-- Ваше собственное ощущение?

-- Мы используем результаты множества фокус-групп, тестов и всего того, что позволяет телевизионному менеджеру быть удачливым, в том числе и интуицию. Я бы сказал, что мы стараемся понять социальные ожидания, пытаемся ответить по-своему на вызов времени, не всегда удачно, может быть. Вы же не случайно задаете мне вопрос, почему качественную прессу читает 100 тыс. человек, а желтую -- миллионы, меня этот вопрос волнует с практической стороны, я не привык разговаривать с сегментом, я уже много лет на телевидении, и меня интересует широкая аудитория. Я очень хочу ответить на запрос миллионов. При этом мне хочется, чтобы это было ответственно, толково и актуально. Когда я вижу молодых людей, я понимаю, что сегодня они -- другие. Этого поколения вообще никто не знает, сегодня телевидение делают сорокалетние, и уже с тридцатилетними у нас огромная разница, я не говорю о двадцатилетних. Почему в «Намедни» всегда существовал этот подшерсток из совсем молодых журналистов? Потому что никто, кроме Андрея Лошака, не мог открыть в этой программе российский андерграунд. Никто, кроме этого длинноволосого и очень похожего на них самих, на каких-нибудь «новых зеленых», молодого человека не мог бы прожить с ними несколько дней и вынести оттуда семиминутный сюжет. Наше поколение говорит на другом языке. Нас бы они не пустили. Мы же не зайдем в двадцатилетнюю компанию, а если и зайдем, то не поймем, о чем они говорят, и нас они не поймут. А ведь оставить их телевидение права не имеет. В России же рейтинги, особенно у больших каналов, делают в основном пожилые люди, их более трети в стране, и они привыкли к определенному типу телевидения, сложившемуся в советские времена.

-- У вас получается, что выросло поколение, совершенно не связанное с системой ценностей своих предшественников, этакое племя, к которым надо входить как в логово волков, намазавшись их запахом, прикинувшись своим. И пищу им надо готовить отдельно, ту, к которой они привыкли, при этом, если удастся, добавить в нее немножко витаминов...

-- Я действительно принимаю многое как данность. И с этой данностью надо работать. Рутинно и ежедневно. Я не знаю, до какой степени мы можем быть успешны, но мы обязаны это делать. Это поколение слома. Вопрос в другом. У нас прошло уже почти двадцать лет со времен настоящей революции, но не появилось ни одного фильма, полноценно отражающего реальность, ну на мой взгляд. Я не считаю фильм «Брат», например, репрезентативным, для меня он скорее досадное недоразумение, которое не помогает нынешней аудитории понять состояние дел. Не появилось ни одного произведения, адекватно описавшего определенную среду.

-- «Брат» как раз описал, хотя вам она, возможно, просто не нравится.

-- Нет, мне кажется, что она неточно описана. Хотя можно спорить -- если есть такой успех, значит, не все так просто. Но все-таки фильмов не появилось, книг тоже, и только телевидение на протяжении всех этих лет старалось быть собеседником для населения. Но сейчас подрастает новая аудитория, и возникает потребность в новой интонации.

-- То есть вы ставите перед собой задачу создания нового мейнстрима и надеетесь на то, что это возможно.

-- Я вырос на большом кинематографе, и Коппола, и Скорсезе, и Трюффо -- большие художники, но они снимали мейнстримное кино. «Соседка» Трюффо -- это мейнстримовский фильм, который совершено замечательно шел в прокате.

-- Но сейчас в большом прокате идут совсем другие фильмы, вы сами перечисляли хиты -- «Властелин колец», «Гарри Поттер», это не похоже на «Соседку».

-- Мы в России не пробовали сделать свою «Соседку».

-- И вы сейчас собираетесь ее делать? И надеетесь переломить ситуацию?

-- Мы хотим снимать трогательные человеческие истории, без попыток сделать современный ответ блокбастерам. Наш фильм «Водитель для Веры» -- это ведь абсолютно европейская драма, без всяких признаков экшна, триллера, но если вы спросите тех, кто его видел, то все вам скажут, что это очень зрительское кино, на котором можно переживать, плакать... Я не знаю, значит ли это «переломить», но считаю, что в отечественном кино и на телевидении нужны истории про современных людей, способные выявить их отношения и противоречия в новой ситуации. Я верю в кино.

-- Больше, чем в телевидение? Вы считаете, что кино более способно привести нацию к единой системе ценностей?

-- Да, я считаю, что телевидение реализует огромную по значению и важности задачу, но революцию делают фильмы.

-- А вам не кажется, что вы и свою концепцию развлекательного телевидения, способного через реальные истории, через художественную форму, а не посредством публицистики воздействовать на зрителя, придумали именно потому, что с детства столь увлечены кинематографом? Что его приемы вам просто ближе, чем журналистика?

-- Да, пожалуй, вы правы, я не журналист, и более того, я считаю журналистские подходы к телевидению порочными, если уж совсем быть честным. Они легко используемы, они легко становятся пиаром, они заканчиваются для самих журналистов трагически, мне очень жаль многих талантливых людей. Я всегда считал телевизионные каналы объектом режиссуры, социальной режиссуры, если хотите. Кинематографические подходы для меня являются базовыми. Я считаю, что один фильм может изменить восприятие гораздо кардинальней. Да, я смотрю на кинематограф со значительно большим уважением и верой. Но, с другой стороны, фильм -- это же факт искусства, телевидение таковым не является.

Александр Роднянский родился в Киеве в 1961 году. Окончил факультет кинорежиссуры Киевского института театрального искусства имени Карпенко-Карого. Снимал документальные фильмы на киностудии "Киевнаучфильм". Был продюсером нескольких художественных фильмов, в том числе «101 рецепт влюбленного повара» и «Восток--Запад», номинированных на «Оскара». Работал на телеканале ZDF (Германия). В 1995 году создал "1+1", частный украиноязычный телевизионный канал (70% акций принадлежит Роднянскому, а 30% -- компании Central European Media Enterprises).

В 2002 году назначен гендиректором телеканала СТС, принадлежащего Альфа-банку и американской компании Story First Communications. В феврале 2004 года стал президентом компании Story First Communications.