«Новая драма» в разгаре; одним из центральных событий фестиваля стали спектакли по пьесам Вячеслава и Михаила Дурненковых: «В черном-черном городе» (Камерный театр, Воронеж) и «Культурный слой» (Театральный центр «Голосова-20», Тольятти). Их имена в отличие от имен Вадима и Олега Пресняковых, Максима Курочкина, Ивана Вырыпаева, Марии Ладо еще не на слуху -- тем интереснее знакомство.

Дурненковы -- тольяттинцы. Брат Вячеслав (старший) до того, как начал писать, занимался графикой; брат Михаил, говорят, до сих пор работает на заводе (судя по внешнему виду, вряд ли у станка). В театральную стихию их вовлек Вадим Леванов, главный тамошний культуртрегер, создатель центра «Голосова-20» и фестиваля «Майские чтения». Энтузиасты сейчас редки, так что восторженные крики о «тольяттинском феномене» (не конкретно о братьях Дурненковых, а о том, что обнаружилось новое месторождение талантов, ура!) до Москвы докатились быстро. Восторги, как обычно, нужно делить на шестнадцать, но в показанных пьесах впрямь есть нечто занятное.

Дурненковы пишут: а) кратко, б) весело, в) всегда об одном и том же. О том, как в обыденную, перемолоченную сотнями пьес, повестей и рассказов жизнь (деревенские посиделки; привычная утренняя перебранка зануды-деда и неудачника-внука; пьянка двух мелких риэлторов, отмечающих удачную продажу) вторгается нечто сверхъестественное. Иногда навязывается извне, иногда прорывается изнутри; что с этим делать и что будет дальше -- совершенно непонятно, а порою и понимать не хочется. Авторов интересует сама ситуация вторжения.

Одноактовку «В черном-черном городе» Вячеслав Дурненков написал в одиночку; начинается она с того, что три бабы и один мужик, сидя на скамейке, ведут до оскомины знакомые разговоры: « -- Щас вси грамотные стали. Как матка с батькой в навозе ковыряться не хочут. -- Да нехай, Валь, учится. Пока желание есть» и т.п. -- словом, папье-маше обыкновенное, выделанное из штампов «деревенской прозы». Появляются городские дети (двойняшки), отказываются грызть семечки, читают по просьбе старших стишок -- только не про дядю Степу и даже не из Остера, а нечто совсем странное, в обэриутском духе. Взрослые не понимают. « -- А тут ничего понимать не надо, тут почувствовать надо. -- А че почувствовать-то? -- Страх, тревогу, необъяснимое». И разражается необъяснимое.

Один за другим взрослые, на которых двойняшки оказывают некое магическое воздействие, начинают рассказывать удивительные истории из своей жизни. Про то, как искривилось время и взрослый мужчина, уставший от жизни, вернулся в детство. Про то, как ожил человечек, скрученный из конфетной фольги. Про «космические голоса», которые давали полезные советы одинокой женщине («...Не корми поросят щавелем, у них от этого понос»), потом куда-то пропали, а потом однажды вернулись и спасли от ужасной смерти. Заканчивается все стихами, еще более странными, чем те, первые -- читает их парализованная бабка, которая до сих пор умела выговаривать только пять слов: «ананас», «Сирожа» и «заберут вас комоды».

Стоит заметить, что ход не нов; описывать обыденную жизнь, громоздя литературные штампы, а затем превращать ее в нечто несусветное -- на этом приеме строится добрая половина сочинений Владимира Сорокина (вспомним хотя бы пьесу «Пельмени»). Стоит, однако, заметить и то новое, что есть в пьесе, сочиненной по старому концептуалистскому рецепту: неподдельный оптимизм. После «Пельменей», которые Лев Додин ввел в состав своего спектакля «Клаустрофобия» (1994), хотелось выть от отвращения к окружающей действительности; на спектакле Михаила Бычкова публика смеется много и с удовольствием -- чувствуется, что и молодым воронежским актерам весело играть пьесу Дурненкова. Их азартом и куражом искупается недостаток мастерства -- смотреть приятно.

О «Культурном слое» говорить несколько сложнее. Тольяттинский Театральный центр «Голосова-20» показывал этот спектакль фестивальной публике примерно с тем же чувством, с каким молодой человек вводит любимую девушку в компанию своих старых друзей: вот, ребята, смотрите, это она, моя радость, мое счастье... И ему хочется, чтобы все смотрели на нее так же восторженно, как он сам, а если кто не увидит в ней красу красот, природы совершенство, с тем он скорее всего немедля рассорится. Поэтому о грустном (например, о дилетантизме исполнителей) мы говорить не будем.

Пьеса состоит из трех разговоров, связанных не фабулой, а смысловыми перекличками. Наиболее удачен центральный: тот, в котором выпивают два риэлтора, один матерый и пообтесавшийся (Константин), а другой -- начинающий (Юрик), простодушное, услужливое и немного трусоватое быдло. Сгоняв молодого за коньяком, Константин принимается учить его жизни, опускать ниже плинтуса, доводить до истерики и готовить к встрече с необъяснимым: « -- Сходи в туалет. -- Я не хочу. -- Потом будет некогда и стыдно». Диалог выстроен отменно: живой, упругий, хлесткий. Есть реплики, гарантирующие взрыв смеха: например, когда выясняется, что гопник Юрик знает фильмы Тарковского. «Что? Ты смотрел «Сталкера»? - Ага... Нам какой-то пидор сказал, что это про зону фильм. Мы до конца досидели, такой облом!». Чудо же будет заключаться в следующем: Константин своими словами изложит Юрику теорию познания по Платону (суть в том, что любое знание хранится в человеческом уме изначально, его нужно лишь вспомнить; подробности можно прочесть в диалоге «Менон»), а потом приставит нож к горлу и скажет: «Артемидор. Онейрокритика. Вспоминай, сука. -- Чего в-вспоминать? - Кадык вырежу!.. Вспоминай».

И тот, бледный, заикающийся (в туалет и впрямь стоило сходить заранее!), вспомнит: да, Артемидор, толкователь сновидений, 2 пол. II в. н.э., по мировоззрению был близок к стоикам... Все вспомнит -- даже тираж книги, которую никогда не брал в руки.

Особый юмор заключается в том, что в платоновском диалоге Сократ извлекает из сверхнатуральной памяти собеседника хранящиеся там знания путем долгих разговоров, наводящих вопросов, почти (но именно почти!) подсказок. Нож действует быстрее и надежнее.

Впрочем, назвав этот разговор самым удачным, я должен справедливости ради добавить: громче и веселее всего публика смеялась раньше, во время первого разговора (пенсионер-язвенник и непутевый внук-художник). Ворчливый дед, взнуздав любимую тему -- все разворовали, сволочи, оглоеды, пропала Россия и т.д., привел дивный пример: «Давеча смотрел по телевизору: один моряк рассказывал, как на флоте жрать нечего, так они с товарищами собаку поймали и съели. Но, правда, он такой виноватый был...». Зрители взвыли от счастья. В зале не было ни одного человека, который не помнил бы моноспектакль Гришковца «Как я съел собаку».

Кто какие премии получит на фестивале, это решит жюри, но что братья Дурненковы запомнятся театралам -- это уже решилось само собою.