Главной премии имени Ивана Петровича Белкина (учредители журнал «Знамя» и издательство «Эксмо»; вручается в третий раз) удостоена повесть питерца Валерия Попова «Третье дыхание» («Новый мир», № 5, 6). Овальный зал Библиотеки иностранной литературы был переполнен. Публика, прежде выслушавшая речи пяти соискателей награды (выступления лауреатов будут опубликованы в «Знамени»), встретила весть о премировании Попова шумным, почти единодушным восторгом. Что неудивительно -- старая любовь не ржавеет, а Попова любят давно. И заслуженно.

Повесть «Третье дыхание» строится на автобиографическом материале. Текст подчинен установке на «предельную правдивость». Тяжело пьющая жена, дряхлый отец и сам прежде победительно удачливый, а ныне затырканный бедолага-писатель, от чьего лица ведется рассказ, не должны восприниматься как «литературные персонажи». В «белкинской» речи Попов еще раз указал на «не-фиктивность» своего создания, полушутя (именно что «полу» -- вовсе без шуточек обойтись нельзя) заметив, что большое страдание должно приносить большую удачу (то есть главную премию -- решение жюри было объявлено позже). Есть такая точка зрения -- мне она не близка. (Каторгу прошли не только Достоевский и Солженицын, войну -- не только Толстой и Белль, любовные катастрофы -- не только Фет и Блок.) Как не близка традиция (уже весьма долгая) шокировать публику интимными подробностями, исповедальным надрывом, безжалостной демонстрацией семейных (дружеских, любовных и проч.) тайн. Писал я об этом не один раз, в том числе -- в связи с «Третьим дыханием» (см. «Время новостей» от 20 мая 2003 г.). Мнения своего не переменил, но не в том суть.

Уже после объявления пятерки претендентов член жюри поэт Евгений Рейн публично обнаружил свое предпочтение: с его точки зрения, в «Третьем дыхании» есть подлинный трагизм, из низкого материала возникает высокое искусство. Вердикт показал, что с Рейном согласны и другие судьи -- историк литературы Мариэтта Чудакова (председатель), писатель Алексей Слаповский, критик Карен Степанян.

Что же до пятого члена жюри, то телеобозреватель Владимир Познер не только отсутствовал на двух заседаниях судейской коллегии (и уж тем паче на церемонии награждения), но и делегировал свой голос координатору премии Наталье Ивановой. Это не «утечка информации» -- о «волшебном даре» Познера сообщила публике сама Иванова. Интересно, а гонорар тоже «местоблюстительнице» передал? Шучу. Не интересно. Не в деньгах дело и не в том, что Иванова, знающая наш литературный пейзаж во всех деталях, смогла выразить свое -- безусловно продуманное -- предпочтение. Это только хорошо. Судить о словесности могут и должны те, кто эту самую словесность знает и любит, а не «свадебные генералы». В чванстве привыкшего «владеть вниманием миллионов» телебарина (коего так любят представлять образцовым русским интеллигентом) тоже ничего любопытного нет -- пусть не так грубо, но сходным манером ведут себя и другие «випы», призываемые «престижу для» в разнообразные жюри. Хоть пианист, не отыскавший в соискательском списке «новых «Братьев Карамазовых», хоть актер, заявляющий, что для определения меры кислости супа достаточно одной ложки, хоть критик, предпочитающий судейскому заседанию экзотический вояж. (К счастью, так бывает не всегда. Помню, как на традиционный провокаторский вопрос Зачем вам, такому великому и могучему, это нужно? коллега по букеровскому жюри кинорежиссер Валерий Тодоровский ответил: Потому что я люблю русскую литературу и рад возможности прочесть много книг, до которых иначе бы руки не дошли. Помню и то, как увлеченно работал Тодоровский в жюри. Замечу: суждения наши по поводу нескольких тогдашних претендентов резко разошлись, а позднее мне с Тодоровским общаться не доводилось.) Забавна только вечная наивность организаторов наших премиальных процессов, уверенных, что в отсутствие знатных варягов (громких имен) премия будет выглядеть тускло. Зовут их для блеска. Коему необычайно способствуют как демонстрация ленивой снисходительности, так и откровенное презрение к приглашающим, писателям-соискателям, живой литературе в духе г-на Познера. Все правильно: если сам себя не уважаешь, то кому же ты нужен? Кто все последние годы пел отходную русской словесности больше, чем критики? Разве что писатели.

Вернемся к судейскому решению. Кроме характерной для части литературного истеблишмента тяге к «литературе факта» в награждении Попова свою роль могли сыграть два обстоятельства. Во-первых, расклад соискателей. Оба основных конкурента автора «Третьего дыхания» -- Ирина Поволоцкая («Юрьев день») и Андрей Дмитриев («Призрак театра») -- в последние годы удостоились престижных наград: Поволоцкая -- малой «аполлонгригорьевки» в 1998 году за «Разновразие», Дмитриев -- большой в 2002 за «Дорогу обратно». Повесть Владимира Курносенко «Прекрасны лица спящих», к сожалению, ниже уровня этого прекрасного и, увы, не слишком известного писателя. Ну а симпатии столичных литераторов (включая жюри) к эпигонским, стоящим на грани пародии писаниям Михаила Тарковского («Кондормо») для меня остаются загадкой. Тут и срабатывает «во-вторых». Попова -- чье имя уже вошло в историю русской литературы -- глупо и несправедливо обошли Государственной премией. Кажется, дважды. При этом по ходу дела на писателя были вылиты ушаты непристойной, пошлой и оскорбительной не для него одного брани. Кто как, а я эту историю не забыл. И окажись членом жюри, с мнением коллег спорить бы не стал. Как не спорю и сейчас. При всех моих претензиях к «Третьему дыханию» и восхищении дмитриевским «Призраком театра». Потому что писателя и литературу надо защищать -- и от номенклатурной тупости, и от «правду-матку-резательного» завистливого и заливистого хамства.

Наконец, но не в последнюю очередь. Грустно, но факт: читая новейшие творения многих (не всех!) почтенных мастеров, испытываешь не просто разочарование, но чувство тупика: дальше ничего, кроме самоповторов и самовеличания, не будет. С Поповым -- как бы он местами ни раздражал -- иначе. Не только из-за удачных «штучных» фраз, привычной уже смеси меланхолии и юморка, ностальгического флера, а из-за чего-то еще. Какого-то сквозящего между строк ветерка. Духа надежды. В общем, по Высоцкому, марафонец которого верит: вторым дыханием ничего не кончится. Третье за ним ищу,/ Четвертое дыханье, -- / Ну, я на пятом сокращу/ С гвинейцем расстояние.