Георгий Францевич Милляр в шутку называл себя «культом неприличности» и «стариком Похабычем» -- при том, что мог на законных основаниях прибавить к своей фамилии аристократическую приставку «де». Он родился 7 ноября 1903 года в Москве, у Франца де Милляра, французского инженера голубых кровей и дочери сибирского золотопромышленника Журавлева. Еще в совсем нежном возрасте Милляр развеселил домашних, представ перед ними с лицом, раскрашенным химическим карандашом, и заявив, что хочет быть Мефистофелем. Детская шутка оказалось пророческой: Мефистофеля он, правда, так и не сыграл (как не сыграл и трех ролей, о которых мечтал всерьез и по-настоящему, -- Цезаря, Вольтера и Суворова), но с пресловутой силой, «что вечно хочет зла и вечно совершает благо», соприкоснулся, пожалуй, как никакой другой артист отечественного кино. К актерству он пришел, как сказали бы сейчас, «из индустрии спецэффектов» -- в ранней юности Милляр работал бутафором в геленджикском театре. В 1927 году окончил театральную студию и стал актером Московского театра Революции, играл с Бабановой, Мартинсоном, Штраухом, Астанговым. В 1931 году впервые и ненадолго появился на экране в фильме Николая Бравко «Рядом с нами», а в 1937 году ушел из театра и начал сниматься. Сыграв без малого в восьми десятках фильмов, Милляр стал одним из самых известных и любимых характерных актеров, а в том, что касается фильмов-сказок, единолично заменил собой целую актерскую индустрию. Им была сыграна едва ли не вся нечисть, когда-либо появлявшаяся на советских экранах: одну только Бабу-Ягу Георгий Милляр изображал десять раз. А еще были Квак, Чудо-юдо и, наконец, тот самый, пришедший из детства Мефистофель, отразившийся в кривом гоголевском зеркале, -- Черт из «Вечеров на хуторе близ Диканьки», триумф трагикомического гротеска и спецэффектного перевоплощения, к которому за океаном лишь десятилетия спустя приблизятся разве что Эрнест Боргнайн в «Дьявольском дожде» да Эдди Пауэлл в «Явлении дьявола». Милляр заранее переиграл и того, и другого. Тем более что любая чертовщина в случае Милляра неразрывно связана с самоиронией, с радостью узнавания и радостным смехом, способным разогнать любой темный морок. Если и возможно найти Милляру равновеликий зарубежный аналог, то это, безусловно, Бэла Лугоши, бровастый аристократ из павильонных ужасников тридцатых-сороковых, побывавший на своем веку и Дракулой, и монстром Франкенштейна, и человеком-обезьяной, и бог знает кем еще, но ни разу не изменивший удивительному дару своей личности. Героев Милляра, несмотря на все ухищрения гримеров, невозможно испугаться. Единственное исключение, пожалуй, Кащей Бессмертный из одноименного фильма. Снятая в годы войны, эта картина привнесла в народную сказку ясно читаемый политический пафос. И сыгранный Милляром (в тот момент тяжело переживающим последствия малярии) властелин Тьмы -- оживший скелет с ввалившимися глазницами, вяленый тамплиер в черных, убранных недвусмысленными пауками латах, злая пародия на «Нибелунгов» Фрица Ланга, -- стал грозным и вполне эпическим символом окаянного лиха, навалившегося на Русь. Милляр-Кащей по-настоящему, без скидок на сказочность и условность, демоничен.

Была, впрочем, у таланта Милляра и другая сторона. «Так выпьем же за кибернетику!» -- провозглашал его незабываемый шашлычник, протягивая дымящиеся шампуры Шурику и товарищу Саахову в «Кавказской пленнице» Гайдая. Выходя из сказочных образов, Милляр рассыпал по сатирическим комедиям и «Фитилям» своих эпизодических старичков и представителей общественности, непотопляемых пикейных жилетов и всеведущих пенсионеров, привнося в местные истории чисто французский эксцентрический шарм. А неподражаемый голос стал незаменимым и при дубляже западных киношлягеров, проникавших на наши экраны, и за кадром в многочисленных мультфильмах.