Те пять лет, что Россия находится под юрисдикцией Европейского суда по правам человека, оказали определенное влияние на отправление правосудия в нашей стране. И судьи, и представители исполнительной власти стали осознавать, что помимо российских законов существуют еще и международные нормы, которые должны неукоснительно соблюдаться любым цивилизованным государством. О том, как вынесенные в Страсбурге вердикты отражаются на процессах в России, газете «Время новостей» рассказывает директор Центра содействия международной защите Карина МОСКАЛЕНКО.

-- Карина Акоповна, целью любой международной судебной инстанции является стимулирование развития правовой системы внутри страны. Как вам кажется, то, что наша страна стала членом Страсбургского суда, оказывает какое-то влияние на правосудие в России?

-- Не в достаточной мере, но конечно же оказывает. После принятия первых решений по делам Бурдова и Калашникова наши судьи с удивлением осознали, что, оказывается, можно, соблюдая российский закон, нарушить Европейскую конвенцию. Ведь в деле Калашникова не была преступлена ни одна строка нашего УПК, а Европейский суд установил нарушение по ст. 5 конвенции, которая регламентирует обоснованность содержания под стражей.

И ряду наших судей крайне сложно осмыслить это. Хотя многие уже давно осознали, что мы живем в системе европейского права, где действует судебный прецедент. Недавно, выступая в Верховном суде, я сослалась на дело Калашникова, и суд согласился, что хотя в рассматриваемом решении нет нарушения процессуальных норм, имеет место превышение разумных норм содержания под стражей.

Еще недавно Российская Федерация считала себя вправе выдавать людей в страны Средней Азии. Но вот по одному делу мы обратились в Страсбург с экстренной жалобой, и уже по трем последующим делам суды отказывали в экстрадиции, потому что позиция Страсбургского суда состоит в следующем: если государство выдает человека стране, где он может столкнуться с пытками или несправедливым судом, то оно несет ответственность за это. Недавно такое отказное решение вынес Тульский областной суд. И более того, после процесса нас пригласили в Тулу рассказать о работе Европейского суда.

Конечно, хотелось бы, чтобы участие России в конвенции ощущалось больше, но изменения к лучшему налицо. Идут переписки, коммуникации по множеству дел, появляются пересмотренные приговоры, а когда власть понимает, что решение может быть вынесено не в ее пользу, то она предпринимает попытки к мирному урегулированию спора. Ведь совершенно очевидно, что Россия все чаще будет платить за нарушение ею прав человека.

-- Но по статистике, все больше жалоб из нашей страны европейские судьи признаются приемлемыми к рассмотрению, и, по некоторым оценкам, Россия может вскоре выйти примерно на одно решение по существу в неделю...

-- Это вполне реальный прогноз. Первые годы действительно нужно было набраться терпения: не было российского судьи, не хватало персонала со знанием русского языка, нужно было разгрести завалы дел -- словом, был некий период становления. Мы его переждали, и теперь начинается нормальная работа. Жаль только, что так мало юристов занимаются Европейским судом со знанием дела. Потребность в правосудии есть, но она должна быть подкреплена профессионально. А наши адвокаты по сей день просят Страсбургский суд пересмотреть то приговор, то решение по гражданскому делу, не понимая, что суд не обладает такой компетенцией, что его даже нельзя просить об отмене решения, что одной этой просьбы достаточно, чтобы жалоба была признана неприемлемой.

-- Но ведь существуют разные мнения о правовых последствиях Страсбургского суда. Одни юристы считают, что суд может лишь присудить компенсацию, другие -- что его решения все-таки обязывают государство-ответчик устранить нарушение и пересмотреть свое законодательство.

-- Если внимательно почитать любое решение Страсбургского суда, то станет ясно, что он никогда не обязывает страну принять конкретное судебное решение, поскольку правосудие любой страны должно быть независимым. Это один из принципов правового государства. Страсбург может только признать нарушение права и обязать страну выплатить компенсацию, но не пересмотреть решение. Другое дело, что признание нарушения права и выплата компенсации означают, что по следующему подобному делу страна будет наказана еще строже. И рассматриваться эти аналогичные дела будут по упрощенной процедуре. Так что если государство хочет избежать этих неприятностей, то ему приходится менять либо закон, либо практику. Сейчас на сайте суда опубликовано около 300 решений, которые послужили основанием для изменения законодательства различных стран. А это и есть искомый результат. Кстати, по нашему новому УПК решение Страсбургского суда является основанием для пересмотра российского приговора.

-- Но уплатить сто, даже двести тысяч евро в год государству, может быть, легче, чем менять законодательство. Могут ли за судебным решением последовать правовые санкции со стороны других органов Совета Европы?

-- Конечно, если в стране постоянно нарушаются права человека, то эта тема может стать предметом обсуждения в ПАСЕ. Так что правовая проблема может выйти на уровень политический. А в этом не заинтересовано ни одно государство. И, кстати, сколько бы наши политики ни говорили, что им наплевать на позицию Совета Европы, например по Чечне, уверяю вас, это не так.

-- Вы говорите о возможных политических последствиях, но суд и так часто обвиняют в политизированности...

-- Обвиняют только совершенно безответственные, безграмотные чиновники и политики, так называемые патриоты. Суд как раз больше всего на свете заботится о том, чтобы остаться чисто юридическим органом. И, кстати, дело Сливенко -- лишнее тому подтверждение. Ведь почему суд устранился от прямого решения по ст. 14 конвенции, запрещающей дискриминацию, почему он всегда так поступает? Потому что боится, что окажется втянутым в политику.

-- Но ведь это как раз и означает, что суду приходится учитывать политические факторы.

-- Учитывать политические факторы -- это совсем другое. Да, суду приходится оценивать реальную ситуацию в стране, например, если решается вопрос о выдаче человека государству, где он может быть подвергнут пыткам, где его жизнь может оказаться в опасности.

-- Какие жалобы российских граждан вы бы назвали наиболее важными?

-- Я отношу к таковым чеченские дела. Пока среди тех дел, которыми занимается наш центр, нет назначенных к рассмотрению, но по некоторым закончилась коммуникация. Мне также кажутся очень важными жалоба Андрея Климентьева, признанная приемлемой, и шпионские дела, в частности иск Моисеева. Есть также принципиальное для России дело, связанное со смертью человека в пенитенциарном учреждении. Это решение будет иметь огромное значение, поскольку речь идет о нарушении права на жизнь -- ст. 2 конвенции. Ведь она предполагает не только запрет покушаться на жизнь, но и позитивное обязательство страны делать все возможное для сохранения жизни человека. Этот же вопрос ставится и в жалобе пострадавших от теракта на Дубровке. Мы ведем сейчас дела 14 пострадавших. Они не требуют никаких миллионов, о сумме там речь вообще не идет, главное -- добиться решения, что было признано нарушение властями ст. 2 Европейской конвенции.