Пока президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров, переживший покушение 22 июня, готовится вернуться к работе, обозреватель «Времени новостей» Иван СУХОВ делится своими впечатлениями о том, что происходит в республике, ожидающей возвращения лидера.

Клеветнические измышления

26-летний житель Ингушетии Батыр Албаков работал в местном аэропорту и никогда не был замечен в связях с боевиками. По словам его родных, 10 июля Батыр был похищен силовиками из своего дома в станице Орджоникидзевская, на границе Ингушетии с Чечней.

Родные стали искать Батыра. Но он нашелся сам. 22 июля оперативный штаб, координирующий совместную борьбу чеченских и ингушских милиционеров против боевиков на административной границе двух республик, сообщил, что Батыр Албаков застрелен накануне в 4 километрах от населенного пункта Аршты. Албаков якобы стрелял по милиционерам, и те были вынуждены его убить. При Батыре нашелся автомат с двумя пустыми рожками, паспорт на его имя и рюкзак со спальным мешком -- как если бы после похищения он сразу же экипировался и присоединился к боевикам.

Но протокольная съемка зафиксировала у убитого несколько странных повреждений, свойственных, как правило, не тем, кто был застрелен в бою, а тем, кого били и пытали. На ногах Батыра обнаружились гематомы, а рука выглядела так, словно ее пытались отрезать ножом. При этом судмедэксперты зафиксировали только пулевые и минно-взрывные ранения.

Даже если предположить, что Батыра Албакова увезли из дома его друзья-боевики, сюжет неутешительный. Он означает, что любой мирный сотрудник аэропорта, то есть человек, не обделенный рабочим местом и зарплатой, может ни с того ни с сего уйти из дома и уже через 12 дней после этого отстреливаться от милиционеров в горно-лесистой местности. Но странные повреждения на теле Батыра с версией о его уходе в лес никак не вяжутся. Поэтому родственники и правозащитники потребовали от властей немедленно разобраться в случившемся. А дальний родственник Батыра, Мершхи, известный в республике активной гражданской позицией, даже объявил, что 6 августа соберет людей на митинг, чтобы требовать установления истины и заодно почтить память убитой недавно чеченской правозащитницы Натальи Эстемировой.

Мершхи пригласили в администрацию, к временно исполняющему обязанности президента Рашиду Гайсанову и главе администрации президента Владимиру Борщеву. Там ему вежливо объяснили, что проводить митинг несвоевременно и даже неэтично по отношению к президенту Евкурову, который лечится в госпитале после ранения. Объяснение прозвучало настолько убедительно, что Мершхи от своей идеи отказался. Зато Рашид Гайсанов публично распорядился выяснить все обстоятельства исчезновения и появления Батыра Албакова. И добавил: если окажется, что правозащитники распространяют заведомо ложные данные о злодеянии силовиков, с них (правозащитников) спросят по всей строгости.

Власть в Ингушетии старается быть открытой. В прошлую пятницу, 7 августа, прокурор республики Юрий Турыгин пригласил на встречу представителей местных общественных организаций. Семеро мужчин хмуро выслушали отчет прокурора о том, как растет преступность -- за первые полгода только количество зарегистрированных преступлений оказалось на 16% больше, чем за аналогичный период год назад. Затем они стали спрашивать главного законника республики про Батыра Албакова.

Прокурор подтвердил, что связей с боевиками за Батыром до 10 июля не водилось. Однако следствие, по его словам, располагает данными, будто Батыра после его исчезновения из дома видели живым где-то в Грозном. Обсуждать происхождение гематом на ногах убитого в бою Албакова он сразу же отказался, предложив собравшимся подумать, не отекли ли ноги убитого во время его почти двухнедельного пребывания в лесу. Что же касается отрезанной руки, то такое ранение, по мнению г-на Турыгина, могло возникнуть в результате выстрела из гранатомета -- сам Батыр стрелял из гранатомета или был мишенью, прокурор не уточнил. Он полагает, что какие-то подробности могут выясниться, когда будет готова гистология, это случится к концу текущей недели.

Выразив такую надежду, прокурор миролюбиво напомнил своим собеседникам, что г-н Гайсанов обещал призвать к ответственности клеветников, если их гипотеза не подтвердится. Правозащитники готовятся: они заранее уверены в том, что гистология, которую будут производить те же силовые ведомства, сотрудники которых стреляли в Батыра Албакова, а ранее, возможно, похитили его, не подтвердит ничего. Кроме того, что Албаков был боевиком и убит поделом.

Правозащитник Магомед Муцольгов спросил у прокурора, не считает ли он нарушением закона такой факт: желающие митинговать раз за разом подают уведомления в соответствующие инстанции, а эти уведомления не регистрируют. Но прокурор не увидел в этом ущемления конституционного права на свободу собраний. Он спросил, зачем организаторы заранее провоцируют власть, указывая в заявке тысячи участников -- мол, написали бы 300, не было бы проблем. «Необходимо обеспечивать безопасность места проведения мероприятия. Вы знаете, что в театральном центре в Грозном, когда туда хотел пройти смертник, было 800 человек?» -- спросил прокурор заботливо. И поинтересовался, почему житель Северной Осетии Мершхи Албаков и чеченка Хеда Саратова хотели устроить митинг в Ингушетии, хотя любому, в том числе и прокурору Турыгину, ясно, чем может закончиться в Чечне митинг памяти Натальи Эстемировой и против произвола силовиков.

Потом правозащитники спросили, когда в Ингушетии заработает новый следственный изолятор. Своего СИЗО в Ингушетии до сих пор не было, был только изолятор временного содержания. Поэтому подследственных этапировали либо в Чечню, либо в Северную Осетию, где их периодически пытали. Ингушский изолятор в Карабулаке практически готов, но, по словам самого Турыгина, чтобы ввести его в строй, нужно распоряжение главы Федеральной службы исполнения наказаний. Здесь прокурор почему-то назвал Юрия Калинина, которого указом президента России от 3 августа заменили на Александра Реймера. Представители общественности вежливо поправили прокурора, на что тот отреагировал неожиданно: «А вы уже в курсе, что готовится представление о назначении Аркадия Еделева полномочным представителем президента России в Южном федеральном округе?»

Аркадий Еделев -- заместитель министра внутренних дел России, начальник регионального оперативного штаба по проведению контртеррористической операцией в Чечне. Прокурор Ингушетии поделился этой новостью с правозащитниками за четыре дня до того, как ее стали муссировать столичные газеты. В Ингушетии она вызывает уныние.

Кто с кем воюет

В Ингушетии есть две оппозиции. Одну называют «лес» -- это боевики, которые нападают на милиционеров, жгут водочные магазины, иногда вместе с продавцами, и берут на себя ответственность за покушение на президента Евкурова. Вторая -- та, что пыталась легальными методами добиться отставки прежнего президента Мурата Зязикова: проводила митинги, собирала подписи, формировала альтернативный парламент из представителей 22 ингушских тейпов ("мехк кхел"). Когда Мурат Зязиков все-таки ушел, в этой, гражданской, оппозиции произошел разброд.

Поначалу все оппозиционеры были очень воодушевлены назначением Юнус-Бека Евкурова: «Он принял нас и говорил все те же вещи, которых мы требовали, рискуя собой и своими семьями, -- рассказывает бывший оппозиционер Макшарип Аушев. -- Я вообще объявил о своем уходе из политики, мы распустили «мехк кхел» и призвали своих сторонников поддержать президента». Некоторых оппозиционеров даже пригласили на работу в администрацию и правительство.

Однако спустя три месяца после назначения нового президента у многих оппозиционеров возникло подозрение, что в Ингушетии повторяется ситуация, которая уже была в 2002 году, когда вместо досрочно ушедшего в отставку Руслана Аушева к власти пришел Мурат Зязиков. «Тогда первые три месяца тоже говорили о позитивных изменениях, а потом выяснилось, что силовики могут делать на территории республики все, что угодно. Начались пытки и исчезновения, -- вспоминает г-н Аушев. -- Ситуация повторяется. До января этого года все шло более или менее благополучно. А затем снова начались проблемы».

Местные правозащитники, по данным открытых источников, насчитали за весь 2008 год 171 убитого, из которых 40 считаются мирными жителями, 75 -- сотрудниками правоохранительных органов, пять -- чиновниками и 51 -- боевиками. За первое полугодие 2009-го смертей уже 164: 61 гражданский, 53 бойца сил правопорядка, один чиновник и 49 боевиков. По более строгой статистике правозащитного центра «Мемориал», учитывающего только факты, которые можно доказать в суде, в Ингушетии за полгода убито 103 человека, в том числе 39 гражданских, 21 силовик и 31 боевик. Для сравнения, в Чечне «Мемориал» за те же полгода насчитал "всего" 16 убитых -- семь гражданских, четыре силовика и пять боевиков. Характерно, что в общем счете потерь лидируют именно гражданские, а потери боевиков редко обгоняют потери милиционеров. В итоге получается цифра, весьма ощутимая для Ингушетии, где живет всего 450 тыс. человек. Сам прокурор Турыгин признает, что число жертв насильственных преступлений превышает число жертв ДТП.

Макшарип Аушев, владелец довольно крупного по местным меркам строительного бизнеса, только что оправдан Верховным судом республики и освобожден от подписки о невыезде, под которой находился из-за обвинения в организации массовых беспорядков в Назрани осенью 2007 года. Беспорядки возникли в связи с одним из первых митингов оппозиции: сам митинг закончился дракой с ОМОНом, а потом в городе вспыхнуло сразу несколько пожаров. Суд решил, что оппозиционеры к беспорядкам непричастны. Макшарип, который стал известен в республике после того, как ему удалось вызволить своего сына и племянника, безосновательно задержанных правоохранителями, подчеркивает, что с приходом Юнус-Бека Евкурова политикой больше не занимается. Но очевидно, что он лукавит. В большом дворе его дома все время множество машин, люди приезжают поделиться новостями и спросить совета. В кабинете Макшарипа на стене портрет первого президента Ингушетии Руслана Аушева в полевой форме и без знаков отличий: к отцу-основателю Ингушетии до сих пор не приблизился по популярности ни один из республиканских политиков, Макшарип же считает себя представителем большого и влиятельного аушевского тейпа.

«Тейп собрался и поддержал президента Евкурова, -- рассказывает Макшарип. -- А этой весной убили одного из Аушевых -- известного спортсмена Адама. Он поехал в Сурхахи, где было много силовиков, и его застрелили. А потом сказали, что он напал на колонну, обстрелял ее из автомата, сидя в машине. Мы снова собрали сход, звали Евкурова, но он не приехал, принял старейшин у себя в кабинете и обещал во всем разобраться. Это было в мае. Никакого движения по делу нет, люди говорят: ты просил поддержать президента, а они убили нашего родственника». Именно после этого значительная часть оппозиции решила продолжать борьбу -- не столько против президента Евкурова, сколько за установление законности в регионе.

Аушев говорит, что сначала года похищены семь или восемь человек -- это, к слову, почти не отличается от статистики прокуратуры, которая зафиксировала шесть исчезновений (правда, двое из пропавших были взяты в заложники боевиками во время их нападения на Аршты 16 мая и благополучно вернулись домой). «Это не прекратится, пока на рабочих местах остаются люди, которые довели Ингушетию до ее нынешнего положения", -- считает Аушев. Он готов назвать их пофамильно: с его точки зрения, это прокурор Ингушетии, глава Верховного суда и часть руководства министерства внутренних дел. "И это только верхушка. На службе остается очень много людей, которые фактически развязали эту войну, а теперь повышены в должностях. Бывший министр внутренних дел Муса Медов фактически был членом мафиозной группировки, специализировавшейся на похищении машин в Москве и Петербурге. Машины угоняли, а здесь на них выдавались документы, то есть легализовали. Медов нажил огромное состояние, и эти деньги, несколько миллионов долларов, заплатил Еделеву за министерскую должность. Это знают все. А теперь Медова повысили, сделали инспектором федерального МВД. Когда сюда приезжают комиссии из Москвы, Медов и Зязиков демонстративно приезжают вместе с ними, как будто они делают надзор над республикой. Евкуров вынужден их принимать, а люди видят эту несправедливость».

Единственная служба, которой Макшарип Аушев доволен, -- это УФСБ: после того, как Юнус-Беку Евкурову удалось добиться замены ее директора, «фейсы», по его словам, фактически спасли 50 человек -- несколько раз, рискуя жизнью, брали живыми людей с оружием, которых при прежнем начальстве скорее всего расстреляли бы на месте. Что касается министра внутренних дел Руслана Мейриева, которого президент, судя по всему, привел сам, эту замену в Ингушетии удачной не считают: министр, как говорят, контролирует только кресло, на котором сидит, а реальной работой министерства руководит тот же Муса Медов. Несмотря на престижную должность в центральном аппарате МВД, большую часть времени он проводит на главной чеченской базе федералов в Ханкале -- там, где расположена штаб-квартира Аркадия Еделева.

«Эти люди заинтересованы в том, чтобы сохранить свои должности, потому что если хоть кто-то из них слетит, станет известно слишком много об их деятельности, -- полагает житель Назрани, пожелавший остаться неизвестным. -- Они же заинтересованы в сохранении нестабильности, потому что это источник дополнительного финансирования. Они получают доплаты, награды и повышения, и почему-то никто не спрашивает: почему, когда они начинали свою борьбу с боевиками, боевиков было несколько десятков, а теперь их тысячи. Президент Евкуров требует разбираться в каждом спорном случае, до покушения сам ездил на многие спецоперации. Но разбираться ему не дают. Да и разбираются, выходит, те же люди и ведомства, которые создали спорную ситуацию. В июне на заседании Госсовета России в Махачкале Евкуров прямо поставил перед Дмитрием Медведевым вопрос о деятельности ОРБ-2 (милицейская спецструктура, подчиненная главному управлению МВД по Южному федеральному округу. -- Ред.), есть основания предполагать, что сотрудники бюро причастны к двум фактам исчезновения людей. Как будет развиваться этот сюжет, пока неизвестно: через две недели Евкурова взорвали».

...В городе на улицах то и дело мелькают тонированные «Лады» последних модификаций без государственных номеров. Когда такая машина пристраивается в хвост, водители начинают беспокойно смотреть в зеркала и прибавляют скорость. Говорят, что практически после каждого нападения на милицейский пост МВД дает ориентировку на такую машину. В тех редких случаях, когда днем их удается остановить для проверки, выясняется, что в машине -- оперативные сотрудники какой-нибудь из правоохранительных структур. Думать о том, соотносятся ли как-то эти факты или просто боевики для удобства «косят» под оперативников, страшно и не хочется.

Парень из Ангушта

Естественно, в Ингушетии многие считают, что оппозиционеры, которых всего несколько десятков, сильно перегибают палку. Некоторые местные правозащитники отзываются о них весьма нелестно: в «Мемориале» рассказывают, что однажды эксперты центра написали справку об оппозиционерах для внутреннего пользования. Когда в республику приехала глава Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева, эта бумага случайно стала публичной, и ее авторы немедленно столкнулись с угрозами. «С тех пор мы не хотим иметь дело с оппозицией, они ведут себя как бандформирование». Бывший депутат республиканского парламента Азамат Нальгиев, при Евкурове ставший председателем президентского совета по правам человека, качает головой: «Я не могу считать оппозиционерами тех, кто заботится исключительно о своих собственных интересах». Глава администрации президента Владимир Борщев считает неэтичными оппозиционные попытки митинговать, пока глава республики не оправился от ранения. А врио президента Рашид Гайсанов в недавнем интервью «Времени новостей» объявил, что поведение оппозиционеров -- следствие их личной непорядочности.

Лидер оппозиционеров Магомед Хазбиев собирается в связи с этим подать на г-на Гайсанова в суд. Азамат Нальгиев уверен, что президент вернется и будет бороться: «Евкуров -- достаточно наивный человек. Он родился в Ангуште, рос там, как все, собирал в лесу черемшу, а потом ему надоело. Он ушел в армию и стал тем, кем стал -- генералом ГРУ. Я перестал быть депутатом в 2003 году и с тех пор вообще не занимался политикой, а после прихода Евкурова вылез из траншеи. Потому что Евкуров приличный человек, он изо всех сил хочет помочь своему народу, который в большой беде».

Похоже, так или сходным образом думают о Евкурове все, в том числе и оппозиционеры: «Он смелый и честный человек, мужественный, готов пойти первым в бой -- в этом мы не сомневаемся», -- говорит Макшарип Аушев, который тоже до сих пор надеется, что президенту хватит решимости после ранения произвести необходимые кадровые замены. Евкуров в короткий срок добился популярности -- стал встречаться с людьми, прислушиваться к их нуждам, снял с должности нескольких одиозных коррупционеров, опубликовал в Интернете свой мобильный телефон, по которому -- неслыханная для российских чиновников вещь -- часто отвечал сам и выслушивал жалобы на воровство и произвол. В Ингушетии рассказывают, как в первые дни после покушения молились за здоровье президента, как богатые раздавали мясо, хлеб и муку тем, кто победнее, чтобы молились за президента во всех мечетях и дома. «Популярность Евкурова -- около 95%», -- уверен Азамат Нальгиев. «Как только он вернется, его встретят с ликованием», -- говорят одни. Другие успели разочароваться: «А какая разница, есть он или нет? Как убивали, так и убивают».

"Лес"

Кто и кого убивает на самом деле, разобраться в большинстве случаев сложно. 2 августа неизвестные обстреляли в Карабулаке машину, в которой было трое сотрудников республиканского МЧС. Все трое погибли, и пока неясно, к какой категории убойной статистики их отнести: гражданские, силовики или боевики. По одной из версий, один из троих имел отношение к бандподполью. По другой, просто молился и интересовался исламом.

Боевиков в Ингушетии несколько тысяч. Даже из скупых пояснений госчиновников ясно, что речь давно не идет о паре десятков человек, которые завтра разойдутся по домам. Боевики -- вполне реальная сила и огромная проблема республики. В администрации президента есть диск с записью видеообращения одного из их лидеров, Саида Абу Сада (по милицейской картотеке -- Александра Тихомирова). Следствие по делу о покушении на Евкурова еще не закончилось, а Саид спокойно сидит перед камерой на фоне скрещенных на беленой стене шашек и рассказывает, сколько в машине смертника было селитры и как удалось приготовить взрыватель.

«Боевики -- те же большевики, -- считает Азамат Нальгиев. -- Они хотят либо заставить всех жить, как они, либо убивают. Во многом виноваты как раз те, кто проповедовал и проповедует здесь традиционный ислам, они погрязли во лжи и корысти. Евкуров собирал улемов (исламских богословов. -- Ред.) и прямо им сказал: «В том, что происходит с молодежью, виноваты вы на 90%. Что вы им проповедовали?»

Азамат Нальгиев считает, что в Ингушетии можно было бы повторить опыт соседней Чечни. Рамзан Кадыров некоторое время назад вывел за штат всех без исключения сотрудников муфтията и пускал обратно только после экзамена на служебное соответствие. «Рамзан правильно сделал, Евкуров тоже мог бы, -- рассуждает г-н Нальгиев. -- В свое время Кемаль Ататюрк, которому досталась Турция, почти завоеванная греками, распадающаяся и гниющая, решил спасти страну. Собрал улемов на пароходе в Босфоре и сказал: или вы договоритесь между собой, или я затоплю пароход. Они не договорились. Только фески остались плавать».

По его словам, маятник качнулся в обратную сторону. Симпатии к боевикам больше не растут, у людей появляется ироничное отношение к «бородатым»: «Людям надоело, что боевики считают себя вправе убивать их, как куропаток». Впервые за долгое время есть случаи, когда жители сообщают о боевиках «куда следует». А некоторое время назад в Кантышево молодой человек увидел, что боевики пытаются добить раненого ими милиционера. Парень не раздумывая достал свой пистолет и стал стрелять по «воинам джихада» -- неважно, милиционер ранен или нет, важно, что свой. Боевикам пришлось ретироваться. Сами милиционеры стали отвечать огнем в тех случаях, когда раньше боялись: а вдруг опознают и придут ночью домой.

Тем не менее «лес» силен, и многие его боятся. В Назрани несколько недель закрыт кинотеатр «Матрица», который периодически обстреливали боевики, в том числе однажды в момент, когда там шел концерт. Главный редактор сетевого портала «Ингушетия.org», до ухода Зязикова оппозиционного, а теперь относительно лояльного к власти, Роза Мальсагова в начале августа была вынуждена отойти от дел. Несмотря на то что она живет в Париже, ей пришлось столкнуться с прямой угрозой боевиков. «Лес» считает, что ее сайт выступает против моджахедов, поэтому его сотрудники являются врагами.

Ингушская милиция никогда не имела особого опыта войны с боевиками. Почти любой житель республики уверен, что при Зязикове чиновники, включая, возможно, и милиционеров, платили боевикам дань -- часть денег, которые получали из бюджета. Список тех, кто платил, как полагают, еще до покушения лег на стол президенту Евкурову. В том, что сам он не станет платить «лесу», уверены, похоже, и сами боевики. Говорят, что даже в Москве, договариваясь о выделении денег на социальное развитие Ингушетии, он потребовал список тех, кому для их получения придется «откатить».

Но пока милиция пронизана страхом перед боевиками. По некоторым данным, их лидер, амир Магас, сам был милиционером, прежде чем превратиться в террориста. Похоже, вся ткань МВД пронизана «кротами» боевиков. Иначе трудно объяснить, как список значительной части новобранцев создаваемого Евкуровым президентского батальона угодил на сайты боевиков сразу после того, как был составлен. Боевики обратились к семьям и рекомендовали отговорить сыновей, обещая расправу в противном случае. Многие забрали заявления о приеме на работу.

Между тем создание новых сил безопасности с нуля, частично по чеченскому примеру, выглядит чуть ли не единственным выходом из ситуации. Пока ингушские милиционеры, без достаточного опыта, без должного доверия друг другу и командирам, даже без доплат за почти постоянную работу в зоне контртеррористической операции, с нескрываемым уважением смотрят на чеченских коллег. На плечи кадыровских милиционеров, с их колоссальным военным опытом, ложится большая часть трудностей войны, которую с 16 мая объявили «бородатым» в районе чечено-ингушской административной границы. Чеченцы несут и большую часть потерь -- с начала операции около 50 человек убиты и ранены.

«Что ни говори, Рамзан заставил своих силовиков работать, -- признает один из ингушских правозащитников. -- Они реально долбятся за своего президента». У ингушских коллег пока мало поводов для оптимизма: похоже, даже скромные попытки заимствовать часть чеченского опыта в Ингушетии раздражают кого-то в Москве. По имеющимся данным, просьба президента Евкурова об увеличении штатного расписания МВД на 300 человек (тот самый президентский батальон) была отклонена. Похоже, пока вся надежда на появление самостоятельных сил безопасности связана с небольшой личной охраной Евкурова, которую до покушения возглавлял младший брат президента, ровесник Рамзана Кадырова -- Увайс. Пока президента нет в республике, Увайс, едва оправившийся от ранения, сидит дома в Ангуште и принимает визитеров. Их много. Говорят, чиновники, которые, оправившись от первого шока после покушения, повели себя как плохие школьники -- «ура, училка не пришла», -- сильно сникли, когда Увайс приехал домой.

К Чечне и Кадырову здесь сложное отношение. Ингуши не особенно хотят, чтобы стабильности на их земле добивались такими же методами, как в Чечне, и уж точно не хотят объединения. Даже те, кто хвалит боевые качества чеченских милиционеров, говорят, что готовы решительно протестовать, если соседи попытаются «рулить» в каких-то иных сферах, кроме боевой операции у границы. Когда президент Евкуров надел темную суфийскую шапочку, которую носят последователи одного из традиционных для Чечни и Ингушетии вирдов (суфийских течений внутри орденов) -- Кунта-Хаджи, назвал такого же кунтахаджинца Рамзана Кадырова братом и предложил сражаться вместе против общего врага, это понравилось далеко не всем. Тем не менее даже жесткие критики методов Кадырова полагают, что президенту Евкурову не добиться успеха, если он не позаимствует часть чеченского опыта: о порядке на территории должны заботиться ее жители.

Несмотря на то что нападений на милицию в первые дни августа почти нет, стреляют почти каждую ночь. Иногда это явно не имеет отношения к войне. В Карабулаке, например, обстреляли ночью из гранатомета крышу рынка -- кто-то, по всей видимости, требовал свою долю у конкурентов. В середине недели вечером взрыв грохнул на рынке в Назрани -- думали, что теракт, а оказалось, что замкнуло трансформатор на высоковольтной линии. Оголенный провод попал в «Газель» с газовым двигателем, который взорвался и вызвал большой пожар. Часть города на несколько часов осталась без света. В наступившей темноте потрескивали редкие автоматные очереди.

На следующий день в Кантышево силовики блокировали троих боевиков. По версии республиканского совбеза, двоих убили, третий взорвал себя сам. По версии родных двух опознанных братьев Хаутиевых, в морге они оказались полуразложившимися, а у одного были удалены некоторые внутренние органы. По Назрани снова идут неизбежные слухи о том, что мертвые тела просто подбросили в дом заранее, а потом инсценировали штурм.

За горизонтом

Узнавая обо всем этом в Москве, невозможно поверить, что Ингушетия живет при этом совершенно нормальной жизнью. Город Назрань, который еще десять лет назад был похож на большое село, и сейчас, конечно, не мегаполис. Но его лицо меняется на глазах. Некоторых перекрестков не узнать. Там, где были какие-то мрачные лабазы и грязноватые кафе с кабинками, полные мух, растут богато облицованные торговые центры. В кафе в центре города играет диджей, в обед здесь собирается прогрессивная молодежь.

Ибрагим Албаков, исполнительный директор радиотелевизионного передающего центра Ингушетии, фактически отвечает за телевидение, радио, Интернет и камеры видеонаблюдения -- почти силовик. За обедом он обсуждает с товарищами, как украсить официальный сайт республики живыми камерами, которые могли бы в реальном времени транслировать, что в Ингушетии не идет война. Кроме видеокамер, они хотят запустить республиканский спутниковый телеканал. Для этого нужно оборудование стоимостью около 10 млн руб. и ежегодная плата за пользование каналом -- еще около 1,7 млн. Сумма мгновенно переводится в доллары и уже не выглядит такой пугающей. «У нас на ТВ нет исламской программы, -- говорит Ибрагим. -- А на новом канале 20% времени можно отдать исламу. Это интересно, и не только ингушам. Заодно республиканское телевидение можно будет заставить работать». -- «А «лес» не объявит ваш канал языческим, если ислам там будет по соседству с коммерцией?» -- «Можно же избегать спорных тем. А там, где они есть, звать всех к обсуждению, в том числе и тех, кто проповедует радикальный ислам». -- «Силовики не закроют?» -- «Нет, если всем обо всем заранее рассказать и договориться». Почему не удается договориться до сих пор, неясно.

Они не хотят воевать, они хотят жить в России. Фирма Ибрагима готовится запустить в продажу комплекты карт для GPRS-навигаторов. Программа совместима с большинством мобильных коммуникаторов, содержит 3D-карты 99 российских городов и, разумеется, подробную информацию об Ингушетии и соседних территориях. Эта информация вряд ли будет пользоваться спросом, если здесь будет идти война. Напротив Ибрагима сидит Ахмет, который приехал домой в длинный «северный» отпуск из Уренгоя -- ему интересна президентская программа создания представительств Ингушетии в регионах, где есть ингушские общины. В Уренгое, к примеру, ждут рабочих рук, которые становятся избыточными в Ингушетии. Чеченское представительство там уже давно создано. Ахмет хочет предложить республиканскому правительству свою помощь.

За этими разговорами тень войны исчезает. Люди живут нормальной жизнью, работают, придумывают социально значимые проекты, рожают детей. В Ингушетии, как и везде в этой части Кавказа, полным-полно магазинов для невест и мам, а сами невесты и мамы ходят по улицам, сидят в кафе, катят коляски и ведут детей за руки. Это будущее. Хочется верить, что мужчины в камуфляже и масках, которые с автоматами стоят вокруг бронированного «уазика» на оживленном перекрестке -- зияющее посреди мирной жизни олицетворение войны и страха, -- скоро станут прошлым.

Картина будущего -- на стене кабинета заместителя министра строительства Султангири Хашагульгова. Это генеральный план Магаса. Новая столица Ингушетии -- «город солнца» на 29 микрорайонов, строится уже почти 15 лет. Самая старая часть -- президентский дворец, правительство и парламент -- пока еще смотрят на пустырь. По плану здесь должна быть просторная главная площадь, пока готова только треть. Площадь будет выходить к живописно подпруженной реке Сунже, а архитектурной антитезой президентской резиденции должна стать мечеть. Проект, подготовленный московской фирмой, стоит 3,5 млрд руб. -- немало для ультрадотационной республики. Мечетью и не планируется обременять бюджет. Султангири мечтательно показывает цветные компьютерные проекции: у белоснежной мечети, похожей на декорации к новым эпизодам «Звездных войн», четыре минарета по 108 метров. У гордости Рамзана Кадырова, мечети в Грозном, минареты по 65 метров.

Кроме мечети, будут больницы, школы, жилые дома: «Аллаху угодно, если ты строишь мост, -- говорит Султангири. -- Или дорогу. Или больницу. Или школу. Мечеть -- на пятом месте». Республиканская больница будет в Магасе, на 350 коек и амбулатория на 600 человек в день -- больше, чем нынешняя назрановская, где в спартанских, почти полевых условиях, оперировали Евкурова после покушения. Где сшили ему печень так, что московские хирурги удивились мастерству коллег. «Фронтовая медицина», -- мрачно шутят на эту тему в Ингушетии. Стоимость больницы -- примерно вдвое ниже, чем у мечети. И на нее в отличие от мечети центр дает деньги. Но стройка идет с 1990-х и пока далека от завершения.

Замминистра -- истовый традиционный мусульманин, держащий в кабинете портрет накшбандийского шейха Дени Арсанова. Он не боится «леса»: «Я радикальней боевиков, у меня и жена, и дочь носят хиджаб. Это моя родина, я никуда не хочу уезжать, хочу здесь работать и сюда вкладывать заработанные деньги». Султангири уверен, что ингушский город мечты будет достроен при любых обстоятельствах, что бы ни происходило на Северном Кавказе. Другие мои собеседники не так оптимистичны. «Если начнется кровопролитие, я, наверное, отсюда уеду, -- говорит 69-летний Азамат Нальгиев. -- Я не хочу жить ни с какими радикалами. Я умеренный человек». Он, впрочем, убежден, что Северный Кавказ останется в составе России. Но когда самолет из Ингушетии садится во Внуково и пассажиров, среди которых нет ни одного, кто хоть отдаленно тянул бы на боевика, гонят на досмотр багажа и паспортный контроль, у одного из них звонит телефон. «Я перезвоню, я прохожу таможню», -- говорит в трубку мужчина. Как будто самолет прилетел из-за границы.