В издательстве «Европа» выходит книга бывшего канцлера Германии Герхарда Шредера «Решения. Моя жизнь в политике» (предисловие к ее русскому изданию написал первый вице-премьер правительства России Дмитрий Медведев). Предлагаем вниманию читателей выдержки из этой книги.

О культуре*

Мое собственное отношение к культуре вовсе не было чем-то само собой разумеющимся. Мне пришлось как следует поработать над собой, чтобы получить доступ к литературе, к живописи и к музыке. У себя дома мы не мечтали над книгами и даже не знали по имени ни одного из знаменитых композиторов. Мы слушали только радио, шлягеры того времени, такие, как «Рыбаки на Капри», и в мечтах уносились за рыбаками в далекое море. На стенах у нас не были развешаны картины, и никто не беседовал о философии. Со всем этим меня по-настоящему познакомили друзья. Вечера культуры в Ведомстве канцлера проводились не по обязанности -- по зову сердца. Люди, занимающиеся искусством, открывали мне мир, о котором я ничего не знал. Общение с ними развивало меня. И это в конце концов вызвало у меня желание учредить пост министра культуры на федеральном уровне. Политики земельного уровня выступили против, однако это имело большое значение для культурно-политического климата в стране. Каждый, кто в период моего канцлерства занимал этот пост, позитивно влиял на этот климат -- каждый в своем роде. Но все согласятся со мной, если я скажу, что создал его Михаэль Науманн (журналист и издатель, руководил министерством культуры в 1998--2000 годах. -- Ред.).

Об 11 сентября

Кое-какой опыт накопился еще до теракта в Нью-Йорке: происходили разные случаи, способствовавшие началу трансатлантического отчуждения. Но весь наш скепсис словно ветром сдуло, все это стало просто пустяками, когда на нас обрушилось 11 сентября 2001 года. Эта дата запечатлелась на жестком диске всемирной памяти, и ее уже ничем не вытравить. В воображении не укладывалось, что два гражданских самолета -- сознательно и без оглядки на своих пассажиров -- могут быть направлены на башни-близнецы, фирменный знак метрополии Нью-Йорк, и унести за собой в смерть еще тысячи человек. Синее небо, чудесный осенний денек!.. В 8.45 утра в Нью-Йорке произошла смена эпох. Неуверенность и всеобъемлющее недоверие овладели с этой минуты чувствами людей во всем мировом сообществе.

Четверг, 11 сентября начался у меня совершенно нормально. Конечно, я, как положено по должности, присутствовал на дебатах, которые начинались в 11 утра. В 13.30 у меня была назначена встреча с Орбаном, тогдашним венгерским премьер-министром, прибывшим в Берлин в связи с открытием нового венгерского посольства. Мы обсудили вопросы вступления его страны в Европейский союз. Особых проблем не возникло, поскольку Венгрия уже неоднократно подтверждала свое стремление присоединиться к ЕС. Итак, обычные дела. Незадолго до 15.00 я снова был в своем кабинете и работал над речью по бюджету, чтобы на следующий день выступить в бундестаге. Предстоял обычный ритуал: мое выступление, затем вполне ожидаемый хлесткий ответ тогдашнего лидера оппозиции Фридриха Мерца, затем очень грозные банальности председателя СвДП и заключительная часть -- комедийный номер баварца Михаэля Глосса.

В эту минуту в кабинет ворвалась руководитель моего бюро Зигрид Крампитц. Я точно помню ее слова: «Нападение на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке!»

И сразу же -- телефонный звонок. Это была моя жена. Всхлипывая, она сказала: «Включи телевизор, это ужас!» Для нее, журналистки, пожившей в Нью-Йорке, этот город был не просто точкой на карте. Он стал ей родным. Там, как ни в одном другом городе, уживаются разные культуры, и в Манхэттене отражается разношерстная пестрота голубой планеты во всем ее человеческом разнообразии.

Нью-Йорк для многих -- город свободы и толерантности. Столетиями этот город давал прибежище притесняемым, преследуемым и беглецам со всей земли. Символ надежды, обещание счастья и лучшей жизни. Дорис прожила в Нью-Йорке два года. Ее дочь Клара там родилась, и она любит этот город.

Я включил телевизор. Картина, которую я увидел, глубоко меня потрясла.

Последовательность кадров я уже не припомню, но помню, что видел людей, в отчаянии выпрыгивавших из окон небоскребов. Они знали, что все равно умрут, но не хотели мучительно задыхаться или сгореть заживо. Я помню, как люди мчались по улице от наползающих обломков зданий. И помню, что у меня текли слезы от сострадания к этим невинным, на которых обрушили ад. Моей первой реакцией было полуобморочное состояние, а за ним -- взрыв ярости в адрес тех, кто все это устроил.

В тот момент я еще не думал о далеко идущих политических последствиях этого события, слишком глубоко я был потрясен. Впрочем, одно было ясно: после этой атаки на Америку ничто не останется прежним. Ясно было также, что нам, в правительстве, следует принять свои меры. Я связался по телефону с министром иностранных дел Фишером, министром внутренних дел Шили и министром обороны Шарпингом, с тем чтобы они незамедлительно явились в Ведомство канцлера.

Первым появился Фишер, невероятно серьезный и озабоченный. Все участники той первой конференции хорошо сознавали, что американское правительство должно действовать и оно будет действовать. Мне было важно, чтобы Германия выступила как можно более сплоченно, то есть вместе с оппозицией, и так же сплоченно исполнила свои союзнические обязательства. А это, по всей вероятности, потребует и участия бундесвера в военных акциях, которые предпримут американцы, -- вот что отчетливо вырисовывалось перед моим внутренним взором. Следовало убедить кабинет министров, правящую коалицию и оппозицию в необходимости нашей полной солидарности с Соединенными Штатами Америки.

Сразу же после первой встречи я переговорил по телефону с президентом бундестага Вольфгангом Тирсе, с председателем фракции СДПГ Петером Струком и с председателями других парламентских партий и фракций и пригласил их для обсуждения ситуации в Ведомство канцлера к 20.00. Совет безопасности ФРГ созывался на 17.00. Перед заседанием Совета безопасности я побеседовал по телефону с президентом Йоханнесом Рау. И в этой беседе речь шла исключительно о солидарности с Соединенными Штатами Америки, и мы были едины в своем мнении по этому вопросу.

На Совете безопасности я выступил с кратким официальным заявлением. В частности, я сказал: «Это -- объявление войны всему цивилизованному миру. Тот, кто предоставляет террористам помощь или защиту, покушается на фундаментальные ценности, на которых зиждется совместное существование народов и их связь друг с другом». Непосредственно перед заседанием Совета безопасности я отправил Джорджу У. Бушу телеграмму. В промежутках между заседаниями я беседовал по телефону с президентом Шираком, премьер-министром Блэром и с президентом Путиным. Беседы с коллегами из Европы и за ее пределами протекали в одном ключе. Все выражали свое глубокое негодование по поводу этих преступных акций и свое намерение поддержать американцев.

Вечером, сразу после встречи с председателями партий и фракций, я выступил перед прессой со следующим заявлением: «Поскольку дело касается не только внутригерманской солидарности, но и солидарности Европы и многих других стран, я побеседовал по телефону с президентом Франции Жаком Шираком, с премьер-министром Тони Блэром и с российским президентом Путиным. Мы все едины в своей оценке событий и придерживаемся единого мнения о том, что сейчас, перед лицом этого нападения на цивилизованный мир, мы должны проявить солидарность с Соединенными Штатами Америки. Я постараюсь связаться с бельгийским премьер-министром -- его сейчас нет в стране, -- являющимся в настоящее время председателем Совета Европы, чтобы по возможности назначить на завтра встречу европейских министров иностранных дел и организовать, таким образом, дальнейшие действия общеевропейской солидарности. Я думаю, это необходимо, и для всех, с кем я смог переговорить, это тоже представляется само собой разумеющимся».

В ночь с 11 на 12 сентября о сне и помышлять было нечего. Я работал над текстом своей завтрашней речи в бундестаге. Обсуждение бюджета, разумеется, было отложено. Аналогично тому, как принимались решения по косовскому вопросу, мы оказались перед лицом событий, к которым никто не был готов, и все втайне лелеяли надежду, что нашему поколению не придется пережить нечто подобное. Мы снова должны были продвигаться на ощупь в гнетущей ситуации, которая мрачной тенью грозила накрыть весь мир. Обдумывая и уточняя конспект своей речи, я вновь и вновь задавал себе много вопросов. К чему нам как союзникам США следует приготовиться? Возможно, мы тоже окажемся под прицелом какой-то террористической организации? Но как защититься от невидимого противника? И еще: какие последствия для внутреннего и международного правопорядка повлечет за собой все происходящее? Такие и подобные им вопросы я обсуждал этой ночью с Советом безопасности ФРГ и со своими доверенными лицами.

Наутро я выступил перед германским бундестагом с правительственным заявлением: «Вчерашний день, 11 сентября 2001 года, для всех нас войдет в историю как черный день. И сегодня мы полны негодования по поводу небывалого акта террора, который покушается на сами основы нашего мира.

Мы еще не знаем, кто стоит за этим объявлением войны цивилизованному сообществу народов. Мы не знаем даже, сколько тысяч ни в чем не повинных людей пали жертвой этих террористических акций. Но мы знаем и вполне сознаем, что сейчас речь о том, чтобы проявить наше сочувствие и солидарность: солидарность с населением Соединенных Штатов Америки, а именно -- солидарность всех, кто выступает за мир и свободу в Германии, в Европе и во всем мире. Две тысячи человек в спонтанном порыве сострадания собрались вчера вечером в берлинском Домском соборе, где проходило богослужение. Непосредственно по окончании данного заседания германского бундестага состоится траурное экуменическое богослужение в соборе Святой Ядвиги. Объединение германских профсоюзов и Федеральное объединение союзов германских работодателей выступили с призывом в четверг в десять утра на пять минут остановить работу. Федеральное правительство последует этому призыву, обращенному и ко всем учреждениям федерации. Дамы и господа, от лица всего немецкого народа я высказал американскому президенту слова глубочайшего соболезнования. Я также заверил его в безграничной -- подчеркиваю, в безграничной -- солидарности Германии. Я уверен, что мысленно мы все сейчас рядом с ними, жертвами этой трагедии и их близкими. Мы с ними -- в своем сочувствии и участии. Здесь, в присутствии нового американского посла Дэна Коутса, я хочу еще раз подчеркнуть: мы в этот трудный час целиком на стороне Соединенных Штатов Америки. (В этом месте протокол зафиксировал аплодисменты всего зала.) Разумеется, мы предлагаем гражданам и властям Соединенных Штатов Америки любую помощь, включая, конечно, и помощь в обнаружении и преследовании закулисных руководителей этих подлых терактов и их исполнителей.

В беседе, которая вчера вечером состоялась у меня с председателями партий и фракций, отмечалось полное единодушие в том, что эта чрезвычайная ситуация требует от всех демократов сплоченности. Вчерашние удары по Нью-Йорку и Вашингтону -- это нападение не только на Соединенные Штаты Америки, это объявление войны всему цивилизованному миру. Террористические насильственные действия такого рода, когда без разбора уничтожаются безвинные люди, ставят под вопрос основополагающие принципы нашей цивилизации. Это несет непосредственную угрозу принципам свободы и безопасности человеческого общежития, всему, что было достигнуто усилиями поколений. Сплотившись, мы не позволим разрушить наши ценности -- будь то в Америке, в Европе или в любом месте на земле. На самом деле -- и это все более очевидно -- мы уже представляем собой единый мир. Поэтому удары по Нью-Йорку, штаб-квартире Организации Объединенных Наций, и по Вашингтону направлены против всех нас. Вчерашняя атака террористов еще раз продемонстрировала -- безопасность нашего мира неделима. Безопасность можно обеспечить, только если мы еще теснее сплотимся и еще тверже будем отстаивать наши ценности. Сейчас мы должны как можно быстрее принять наиболее эффективные меры, чтобы лишить терроризм во всем мире его питательной среды. Вчера вечером у меня состоялись беседы с французским президентом Шираком и с премьер-министром Жоспеном, с британским премьер-министром Блэром и с российским президентом Путиным. Мы едины в оценке: эти акты террора означают объявление войны свободному миру».

О Буше и его богобоязненности

Наши надежды, что США будут исходить из аналогичной оценки сложившейся ситуации, были сильно поколеблены, когда президент Джордж У. Буш выступил с речью 29 января 2002 года. В этой речи он провозгласил, что хочет нанести следующие военные удары по Ираку, Ирану и Северной Корее: по «оси Зла», как он именовал эти страны почти библейским языком. Мы в своем правительственном Совете по безопасности быстро пришли к единому мнению: в этом заявлении просматривается совершенно иной масштаб конфронтации, нежели подавление терроризма, основанного на религиозном фундаментализме. Напрасно мы искали какую-то связь с 11 сентября предыдущего года и с «Аль-Каидой». На мировую арену из стратегической кухни неоконсерваторов было подано новое блюдо под названием: «государства-изгои», то есть группа стран, в которых, фактически или предположительно, разрабатывались национальные программы по созданию оружия массового поражения.

После речи Буша я попытался во внутренней политике отыграть в обратную сторону, заметив, что «Германия не станет участвовать в авантюрах» -- но мы и не ждем авантюр, во всяком случае, от Америки. В общем-то это было очень серьезное замечание. Оно было адресовано в первую очередь населению Германии, но не только. Затем, уже в феврале, на мюнхенской конференции по безопасности от американской делегации исходили очень настораживающие сигналы. В них впервые отразились представления Вашингтона о второй стадии войны с террором.

Тогда заместитель министра обороны Пол Вулфовиц, один из black knights** администрации Буша, ассистируя влиятельному сенатору Джону Маккейну, недвусмысленно дал понять европейским участникам конференции, что США не намерены ставить в зависимость от согласия союзников свои дальнейшие действия по борьбе с террором. Коалиции -- так было заявлено без обиняков и при явной переоценке военных успехов в Афганистане -- сами по себе не важны. Каждая конкретная миссия в будущем потребует подходящего союза ad hoc***, который, дескать, и будет создан. А при необходимости можно добиться поставленных целей и в одиночку. Но в Мюнхене никто даже представить не мог, что это была точная схема предстоящих действий американцев при вступлении в войну с Ираком.

Итак, 31 января 2002 года, испытывая смутные чувства, я вылетел с кратким визитом в Вашингтон, чтобы обсудить положение с президентом Бушем. Конечно, я прежде всего говорил о новой стратегии США. Со всей определенностью я изложил американскому президенту, что в отношении Ирака силу имеет то же самое, что и в отношении Афганистана: если речь идет о действиях в рамках решения Совета Безопасности ООН, согласно которому ни одна страна, укрывающая, защищающая или каким-то иным образом способствующая террористам, не должна уйти от ответа. В этом, и только в этом, случае мы выступим на стороне США. Буш заверил, что этот вопрос еще не решен и что, само собой разумеется, перед тем, как принять любое решение, с союзниками проведут консультации.

Тем не менее, возвращаясь обратно, мы не были уверены в том, как станет развиваться ситуация в Вашингтоне. Нельзя было не заметить, что по сравнению с тем, как после 11 сентября США искали защиты у международного сообщества, психологический настрой в Америке изменился. Согласно нашему предварительному анализу: американские союзники, после первых успехов в Афганистане и удостоверившись в союзничестве Пакистана, были вновь полны сил и уверенности в своей политической и военной дееспособности.

В конце мая 2002 года ожидался визит Джорджа У. Буша в Берлин. К этому времени уже ощущалось, как резко идут на убыль симпатии населения к президенту Бушу. Не прошло и года после массовой берлинской манифестации солидарности и нашего общего траура по погибшим 11 сентября, а теперешний приезд Буша уже сопровождался акциями протеста в связи с готовящейся переориентацией внешней политики США. Более ста тысяч демонстрантов приняли участие в разнообразных антибушевских демонстрациях. Мы были вынуждены принять строжайшие меры предосторожности. Пол-Берлина было оцеплено. Это тоже, конечно, не способствовало изменению отношения нашего населения к президенту США в позитивную сторону.

Но речь Буша перед германским бундестагом оказалась на удивление сдержанной. И в беседах, состоявшихся между нами, не было ни намека на то, что вехи предстоящей войны уже расставлены. Я подчеркивал, что моя позиция «безграничной солидарности» в борьбе против терроризма остается в силе и полностью поддерживается германским правительством. Если выяснится, что Ирак аналогично Афганистану в самом деле предоставляет прибежище бойцам «Аль-Каиды» на своей территории, мы выступим на стороне США. Однако в настоящее время этому нет доказательств. Мы заверили президента в своей готовности к самому тесному сотрудничеству по обмену информацией и остались под впечатлением, что прежний, вполне однозначный курс на жесткую конфронтацию в политике Вашингтона относительно Ирака претерпел изменения.

Наша четкая и твердая позиция в борьбе против террора еще более укрепилась за несколько недель до визита Буша: после ужасного теракта на острове Джерба в Тунисе. 12 апреля 2002 года террорист-самоубийца взорвал наполненную горючим цистерну перед синагогой Аль-Гриба. При этом погибло девятнадцать человек, в основном туристы, из них четырнадцать - немцы. Из сорока трех человек, присутствовавших в храме во время взрыва, лишь тринадцать не получили ранений. Все остальные либо погибли, либо с тяжелыми ожогами были доставлены в местные больницы. Таким образом, по нашему общему убеждению, террор коснулся и нашей страны.

На второй, заключительный, день визита в Берлине в честь американской делегации был устроен обед в Ведомстве канцлера. Буш со своей делегацией и моя команда сидели за общими столами и пребывали в прекрасном настроении. Мы практически не затрагивали важных политических тем. В это время как раз проходило первенство мира по футболу, и Буш спросил, какие шансы у немецкой сборной? Я оценивал ее возможности как не слишком обнадеживающие, что было с блеском опровергнуто участием нашей команды в финале -- в матче с бразильцами.

Несмотря на приятную общую атмосферу, меня тревожило и в определенной степени настораживало одно: и в наших прежних беседах с глазу на глаз, и тогда, в ходе официального визита, президент Буш то и дело демонстрировал собственную «богобоязненность», и было видно, что он воспринимает себя в соответствии с этой, наивысшей для него инстанцией. Я вполне понимаю, что человек может быть очень религиозным и вести свою частную жизнь в постоянном общении с Богом -- в виде молитвы. Но проблема, которую я усматриваю в подобной позиции, начинается там, где создается и навязывается впечатление, что политические решения являются следствием бесед с Богом. Кто легитимирует свои политические решения подобным образом, не может допустить, чтобы они подвергались критике или менялись в процессе обмена мнениями с другими людьми, или ставились под сомнение. Ведь, допуская такое, он бы согрешил против Божьей воли, открывшейся ему в молитве. Эти притязания на абсолютную истину, которые в 2002 году я постоянно отмечал не только в беседах с американским президентом, но и в его выступлениях перед общественностью, усиливали мой политический скепсис -- невзирая на мои личные симпатии к Америке и к ее президенту. Я часто наблюдал Джорджа У. Буша на международных конференциях. Несомненно, он консервативен. Но он ни разу не виделся мне как фанатик в неоконсервативном смысле. Демонизация Джорджа У. Буша, по моему убеждению, скорее отвлекает от необходимости критического подхода к поиску политических союзов в Соединенных Штатах. Вот что я считаю проблемой для мира и для Америки: союз неоконсервативных интеллектуалов с христианскими фундаменталистами, который оказывал и оказывает существенное влияние на политику США и их президента.

Секуляризацию, отделение государства от религии, я считаю огромным шагом в прогрессе цивилизации. Ведь мы, между прочим, по праву и с полным основанием критикуем такое состояние в большинстве исламских государств, когда роль религии в жизни общества и светский характер правопорядка не разделяются с должной отчетливостью. Но тем не менее люди не готовы признать, что и в США у христианских фундаменталистов и в их толковании Библии наблюдаются подобные тенденции. Если обе стороны станут претендовать на безраздельное обладание всеобщей и абсолютной истиной, то вряд ли у нас останется пространство для маневра и шансы для мирного разрешения конфликтов.

О Путине

И теперь -- о третьем в нашем союзе, о Владимире Путине. Его скромность бросается в глаза. Ему не нужны роскошь, блеск и шик. Конечно, общение с ним облегчается тем, что он очень хорошо говорит по-немецки. Он вообще необычайно хорошо информирован о Германии. Он читает немецкие газеты, следит за политическими новостями и сообщениями по немецкому телевидению. Приезжая домой к Людмиле и Владимиру Путиным, наслаждаешься истинным гостеприимством. Они делают все, чтобы вам было у них хорошо. Со мной очень редко случалось, чтобы моя жена и я, знакомясь с семьями руководителей государств, так быстро могли установить столь легкие и непосредственные отношения, как с семьей Путиных. Их дочери, сегодня им уже двадцать и двадцать один год, очень интеллектуальные молодые женщины, они тоже свободно говорят по-немецки. Они обе студентки, и ведут -- насколько это возможно при необходимых мерах безопасности - вполне нормальную жизнь.

Впервые встретившись с Путиным, я отметил наряду с его ясным умом его превосходную физическую форму. В то время все уже были в курсе, что он обладатель черного пояса по дзюдо. Но, возможно, не так широко известно, что он неутомимый пловец и очень хороший наездник. В отличие от своих предшественников он скорее аскет. Особенно это касается его отношения к напиткам. Фитнес и самодисциплина совершенно необходимы, чтобы руководить такой гигантской страной. Россия включает одиннадцать из двадцати четырех временных поясов Земли. Это значит: вы можете быстрее добраться из Германии в Нью-Йорк, чем президент Путин из Москвы до отдаленных уголков России. У этого человека один из труднейших постов, которые только есть в мире.

Моя оценка Путина складывалась в процессе многих и долгих бесед, в которых мы оба не избегали никаких тем и никаких болезненных конфликтов. Он видит свою задачу в воссоздании и реконструировании России как мировой державы, которая ведет переговоры, говорит и действует на равных с США. Он знает, что Россия для достижения этой стратегической цели должна выстраивать все более тесные отношения с Европой. Путин решительно намерен начать движение в этом направлении и, насколько удастся, сделать процесс необратимым. В этом он надеется на помощь Европы и прежде всего на поддержку Германии. И обе наши страны на этом пути действуют не только в своих собственных интересах, но и в интересах Европы.

Меня беспокоит, что немецко-российские отношения могут вновь получить идеологическую окраску и что могут опять возродиться уже преодоленные антироссийские предрассудки, связанные с коммунистическим прошлым этой страны. Предрассудки, разжигаемые в интересах Америки -- при ее внешней политике под руководством Буша, а также из-за исторически сложившейся антипатии Польши к своим русским соседям. Такое развитие событий было бы разрушительным -- и не только для немецко-российских отношений.

---

СНОСКА*Заглавия разделов даны редакцией ВН

СНОСКА**Black knights (англ.) -- черные рыцари.

СНОСКА***Ad hoc (лат.) -- юридический термин: «на данный случай».