Символично, что в этот вечер в Мариинский театр пришла Алиса Фрейндлих с большим букетом белых роз. В том, как актриса и балерина прокладывали свои творческие пути, есть сходство. Великая Фрейндлих разрушила традиционные представления об амплуа, упразднила само понятие «не ее роль». Только у Шекспира она сыграла Джульетту, Катарину, леди Макбет, шута Фесте в «Двенадцатой ночи»; сегодня выходила Катериной Ивановной из «Преступления и наказания», завтра -- Малышом, другом Карлсона. Она актриса безграничного диапазона, и точно так же Диана Вишнева -- универсальная танцовщица. Хоть имя ее -- имя богини Луны, но она скорее Солнце, равно светящее на воды, снег, цветы, пустыню. Казалось бы, или Жизель годится -- или Китри. А если танцуешь Жизель, то тебе подходят баланчинские «Изумруды», но не «Рубины». Вишнева же абсолютно убедительна везде. В «Баядерке» -- прирожденная Никия, а приходишь на «Золушку» Ратманского -- и тут она незаменима. Но и в Форсайте, по точному выражению Юлии Яковлевой, так «выжигает в пространстве хореографию», словно все остальное, что делала раньше, не считается.

Ан нет, еще как считается. «Жизель» для бенефиса выбрала сама Диана: ее и вообще, а здесь особенно привлекает драматическая линия. Драматическая линия и впрямь прочерчена замечательно: балерина не просто сплавляет пантомиму и танец в органичное единство, она возводит их в какое-то следующее, алхимически высшее состояние -- танцуемый текст приобретает естественность свободной речи.

На мой вопрос, остался ли прошлогодний форсайтовский опыт герметичным, Вишнева ответила: ни в коем случае! По ее словам, работа с Форсайтом все в ней поменяла, теперь она стала иначе слышать музыку, в том числе музыку классических балетов. На Жизели это отразилось так: нисколько не крестьянка с больным сердцем из старинного романтического сюжета -- современная девушка, узнаваемая, пластично-внятная в каждом душевном движении. Альберта должен был танцевать Манюэль Легри, этуаль Парижской оперы, однако его планы сложились иначе -- может, оно и к лучшему. Графом вышел Андриан Фадеев, так что Жизель на сей раз полюбила не взрослого расчетливого соблазнителя, но сверстника, балованного, увлекшегося сельским приключением. Диана напитала роль воздухом времени. Пуантовая каллиграфия станцована нежно-нежно, свежо, как бы мимолетно. Хрупкость соединяется с достоинством человека, знающего себе цену; не то чтобы эмансипированность, но -- внутренний аристократизм. (Оттого наименее убедительно выглядят взаимоотношения с Батильдой: восхищение ее нарядом, драгоценностями и проч.) Не думаю, что здесь прямое влияние Форсайта, скорее -- следствие общего развития личности, расширения ее объема, значительности, которая неизбежно бросает отсвет на все сценические создания балерины.

Злой мальчик Альберт погубил эту Жизель -- однако ж и дал ей ее настоящее существование. Во втором акте та самая чуток угловатая молодая девушка превратилась в зрелую -- идеальную! -- балерину. Это оказалось непреднамеренной метафорой юбилея -- середины карьеры, когда уже все умеешь и еще все можешь.

Полтора года назад Сильви Гиллем являла себя на этой сцене с таким выражением, будто хотела сказать: технические трудности? а что это такое? разве они существуют? Диана Вишнева сейчас танцует с тем же сверхпрофессионализмом, но без тени самодовольства. Ей некогда любоваться собой -- она занята делом. В этом она, насколько можно судить по свидетельствам современников, похожа еще на одну великую артистку -- Галину Уланову. Обращаясь к которой, Борис Пастернак писал 60 лет назад: «Желаю Вам долгой жизни и постоянного успеха в претворении спорных и половинчатых пережитков традиции в новую цельную первичность, как удалось Вам извлечь пластическую и душевную непрерывность из отрывистого, условного и распадающегося на кусочки искусства балета». Думаю, при всем различии индивидуальностей можно переадресовать эти слова Диане.

И вот еще что. Весной прошлого года Институт Гете устроил выставку фотопортретов известных людей, сопровождавшихся их рукописными эссе на тему Германии. Симпатичный текст прима-балерины Мариинского театра (летящий красивый почерк, очень похожий на ее танец) был подписан: «Диана Вишнёва», с двумя четкими точками над «ё». То есть ударение -- на втором слоге. Поскольку в этом вопросе лучше нее самой уж точно никто не разбирается, давайте и мы будем относиться уважительно и фамилию одной из лучших нынешних балерин не перевирать, как поступают весьма многие, -- ударяя на первый слог. Она это, безусловно, заслужила.