В Мюнхене, на летнем оперном фестивале, бросается в глаза контраст респектабельнейшей публики и вызывающе нон-конформистской режиссуры. Трудно объяснить энтузиазм чванливых меломанов, их восторженное приятие оскорбительного эпатажа. Видимо, теперь посещение оперы в Мюнхене, сохраняя великосветскую прелесть, нуждается в каком-то пикантный оттенке: наслаждение для слуха должно сочетаться с легким, возбуждающим нервы раздражением для глаз.

Именно так поставлена опера Генделя «Роделинда» режиссером Давидом Алденом. С редко исполняемым сочинением XVIII века об узурпации власти тираном, тщетно посягающим и на верную изгнанному венценосцу супругу, постановщик обходится по-свойски, без малейшего пиетета к музыке и страстям далекой эпохи. Сюжет оперы «сериа» разыгрывается как американская черная мелодрама, в которой женское коварство и роковое обаяние толкает мужчин на преступления. Исполнительница заглавной партии, сопрано Доротея Решманн, с ее технически виртуозным вокалом, не проигрывающим при этом в теплоте и страстности, безусловно, способна вскружить голову кому угодно. Спектакль, однако, поставлен не ради нее, хотя певица одна «держит» зал от начала до конца представления.

Спектакль о другом, о власти. Вернее, о том болезненном интересе к тоталитарным режимам, который испытывают режиссеры с тех самых пор, как эти режимы пали. В представлении использованы все режиссерские клише, на сцену вытащены все возможные атрибуты постановок на эту тему.

Жаль только, что не сразу понимаешь: играется комедия, а внутренний пафос режиссера -- насмешка. Не в тот момент, когда за распахнувшимся занавесом зритель видит унылую глухую стену с маленькими дверьми, в которые невозможно войти. И не в тот, когда изгнанный царь блуждает между огромными фигурами -- памятниками тирану, загромождающими все пространство сцены. И даже не после того, как узурпатор исполняет арию так, словно произносит речь перед толпой фанатиков, а его приспешник, вдруг отвлекшись от своей партии и игнорируя музыку Генделя, начинает хлопать в ладоши и кричать во все горло: «Дуче! Дуче! Дуче!"

Лишь к последнему действию, когда освобождение плененного властителя и его воссоединение с верной супругой выливается в по-цирковому грубое комикование, становится понятно, что имел в виду режиссер. Наряженные в импозантные костюмы по моде 40-х годов, вальсирующие при каждом удобном случае, пьющие шампанское, тузящие друг друга, не вынимающие изо рта папирос даже во время пения, выкатывающиеся на сцену на дорогом автомобиле артисты превращают оперу Генделя в разбитной мюзикл.

Это решение приближает оперу к зрителям и отдаляет ее от слушателей. Вокальный образ спектакля складывается в совершенно отдельную историю, связанную с происходящим на сцене лишь отчасти и не крепкими узами. «Роделинда», состоящая из протяженных виртуозных арий с множеством фиоритур, имеет не одну, а множество кульминаций. В каждой арии есть захватывающий музыкальный сюжет, где эмоциональное напряжение нарастает пропорционально высоте предстоящей певцу ноты. В пении контратенора Микаэля Чанса и тенора Пауля Нилона напряжение чувств внутри арий не спадает, а техническая сторона почти безупречна. Матовость тембра и ограниченный объем звука на верхних нотах у контратенора искупается свободой голоса во всем диапазоне.

Отлично спетые партии, однако, не сделали спектакль цельным. Как положено мюзиклу и как вовсе не положено опере, он распадается на выигрышные и проходные номера. Генделевского же драматизма постановщики не заметили, а дирижер Ивор Болтон сделал свое дело корректно, но не пытаясь заглянуть в опасные глубины музыки.

Несмотря на все это, опера получила самый горячий прием мюнхенской публики. Возможно, спектакль и заслуживает бурных (чуть не до закрытия железного занавеса) аплодисментов. Если задачей постановщиков было создание зрелища максимально эклектичного, то с ней они прекрасно справились.